Архангел - Харрис Роберт

Она умерла в 1989-м, когда Зинаиде исполнилось восемнадцать. Шесть месяцев спустя они снова оказались на Троекуровском кладбище, положив в землю Серго, рядом с матерью. Зинаида закрыла глаза, вспомнила, как отец напился на похоронах; в памяти всплыли несколько армейских друзей Серго, среди них — молодой нервный лейтенант, совсем еще мальчишка, который был командиром Серго: он произнес прощальные слова, сказал, что Серго погиб за родину, оказывая братскую помощь прогрессивным силам Народной Республики...

... Черт возьми, какое это имеет значение? Лейтенант смылся сразу, как представилась возможность, минут через десять, и Зинаида в тот же вечер собрала свои манатки в этой полной призраков квартире. Отец пытался ее остановить, даже ударил, изо всех его пор несло водкой, и еще был запах вымокшей под дождем собаки. Больше она его не видела. Не видела до утра прошлого вторника, когда он появился у ее дверей и назвал ее шлюхой. Она вытолкала его, как нищего, сунула две пачки сигарет, и вот теперь он мертв и она его действительно больше не увидит.

Она наклонила голову, беззвучно шевеля губами, и со стороны могло показаться, что она молится, хотя на самом деле она читала его записку и разговаривала сама с собой.

«Ты права, я плохой отец. Ты права во всем. Не думай, что я этого не понимаю...»

Ох, папа, не надо об этом.

«Но теперь представилась возможность сделать доброе дело...»

Доброе? Ты так это называешь? Доброе? Ничего себе доброе. Тебя из-за этого убили, а теперь хотят убить меня.

«Помнишь то место, которое у меня было, когдабыла жива мама?»

Да, да, я помню.

«И помнишь, что я тебе говорил? Ты слышишь меня, девочка? Правило номер один: что это за правило?»

Она сложила записку и оглянулась. Глупо.

«Говори же, девочка!»

Она понуро опустила голову.

Никогда не подавай виду, что боишься.

«Повтори еще раз!»

Никогда не подавай виду, что боишься.

«А правило номер два? Какое второе правило?»

У тебя в этом мире только один друг.

«И что это за друг?»

Ты сама.

«И еще?»

Вот это.

«Покажи». Ну это, папа. Это.

В темноте сумки ее пальцы задвигались, словно перебирая четки, сначала неловко, потом все более уверенно.

Вставить до щелчка, поставить на боевой взвод, опустить...

Когда служба кончилась, она вышла из церкви и зашагала по Красной площади, успокоившись, зная, что делать.

Этот иностранец прав. Ей нельзя рисковать и возвращаться домой. Друга, у которого можно было бы остановиться, у нее нет. В гостинице надо регистрироваться, и если у Мамонтова есть дружки в ФСБ...

Оставалось только одно.

Было уже около шести, и тени вокруг Мавзолея сгущались, но напротив, на другой стороне вымощенной брусчаткой площади, все ярче сияли огни ГУМа — линия желтых маячков среди мрака осенних сумерек.

Она быстро сделала покупки. Прежде всего — черное шелковое вечернее платье до колен. Потом вызывающие черные чулки, короткие черные перчатки, черная сумочка, черные туфли на высоких каблуках и косметика.

Она расплатилась наличными, в долларах. У нее никогда не было при себе меньше тысячи. Она не хотела пользоваться кредитной карточкой: зачем оставлять следы? Банкам она тоже не доверяла — все они жулики и алхимики, заберут драгоценные доллары и в лучшем случае отдадут деревянными.

У прилавка с косметикой продавщица ее узнала: «Привет, Зина!» — и пришлось спешно ретироваться.

Она вернулась в секцию верхней одежды, сняла в примерочной куртку, блузку и джинсы и облачилась в новое платье. Трудно было застегнуть сзади молнию — пришлось едва не вывернуть левую руку, чтобы дотянуться до середины спины, а правую просунуть сверху между лопаток, пока пальцы обеих рук не встретились. Но в конце концов она застегнулась, подтянув телеса, и вышла к зеркалу посмотреть на себя: рука на бедре, подбородок приподнят, легкий поворот головы.

Хорошо.

Да, довольно неплохо.

Макияж занял еще десять минут. Она запихнула старую теплую одежду в фирменный гумовский пакет, накинула куртку и направилась обратно через Красную площадь, постукивая каблуками по брусчатке.

Она даже не повернула головы к Мавзолею и Кремлевской стене, куда девочкой ее водил гулять отец, — к надгробию Сталина. Вместо этого она быстро вышла через ворота в северной стороне площади, свернула вправо и двинулась к «Метрополю». Ей хотелось чего-нибудь выпить в баре гостиницы, но швейцары преградили дорогу.