Человек из Афин - Гулиа Георгий Дмитриевич

В это утро – перед самой зарею – она увидела во сне землеройку. Точнее, не землеройку, а какое-то другое, но очень похожее на землеройку существо. Вроде мыши. Многие милетянки славились как толковательницы снов. Аспазия же не верила снам. Анаксагор объяснил ей, что все это – игра воображения, зряшная работа атомов спящего головного мозга. С тех пор и разуверилась она и отказалась от толкования снов.

Он тоже не спал. И она сказала:

– Я видела сон…

Он продолжал смотреть наверх.

– Я видела сон, – продолжала она, – только что. Мне кажется, что я и сейчас во сне.

– Я целовал тебя, – признался он.

Аспазия не поверила.

– Я видела землеройку.

Он повернулся к ней:

– Землеройку?

– Да. Или что-то вроде нее.

– Ты когда-нибудь видела ее наяву?

– Я? Никогда! Это оно так назвало себя…

– Кто – оно?

– Маленькое мышеподобное существо. «Я – землеройка», – сказало оно. И тут же, на моих глазах, стало увеличиваться в объеме. Оно росло и выросло во льва. Настоящего льва! С гривой, усищами, когтями, длинным хвостом с кисточкою на конце.

– Аспазия, чему приписываешь ты свой сон?

– Горю.

– А может, усталости?

– У меня болит голова. Ноет она целыми днями. Боль немного стихает только там, на кладбище. Когда увижу камень… Кресилай – великий мастер.

– Он сделал бы лучше. Он торопился.

– Я не знаю стелы краше.

– Пожалуй, и я. Впрочем, запомнилась одна. В некрополе Диоскурии. Я люблю бродить по некрополю. На каменных страницах скорбной кладбищенской книги – история города… Я видел стелу в некрополе. И никогда не забуду глаза…

– На ней была изображена женщина?

– Да. Скорбящая мать.

Она взяла себя за виски. Обеими руками. Сжала голову. Помассировала ее. И спросила словно невзначай:

– Зачем мы с тобою живем?

Он и сам этого не знал толком. Но Перикл предположил, осторожно, неуверенно, как слепец, нащупывающий на земле оброненную монету:

– Может быть, ради них?

– Как это – ради них?

Объяснить это невозможно. В самом деле, как это жить ради мертвых? Ради памяти о них? Или ради продолжения жизни, нить которой может разорваться?

Она сказала:

– Я видела землеройку…

– Ты уже говорила об этом.

– И она выросла во льва.

– И об этом тоже.

Она приподнялась. Странно посмотрела на него. Таким долгим, почти бессмысленным взглядом. Перикл протянул руку, достал со стола сосуд с водой и подал ей:

– Выпей, Аспазия.

Она говорит:

– Землеройкой назвалось само существо. А лев не признался, что лев. А почему же признаваться? Ведь он вырос из нее! Из такой ничтожной и маленькой крошки! – Аспазия показала половину своего мизинца.

Он поцеловал ее в холодную и белую шею. Не лучше ли поговорить о жизни, чем о землеройке и страшном льве?

– Нет, – решительно возразила Аспазия. – Мне нужно подумать, прежде чем решусь жить.

Он испугался:

– Аспазия!..

Он очень испугался. Ибо она нужна ему.

– Аспазия!..

Он почти умоляет ее. Так просят только бога. Да и то не всякого…

В полдень постучали. Перикл открыл дверь. На пороге стоял мрачный Евангел. Словно посланец подземного царства. Он сказал:

– Только что был глашатай. К тебе направляется…

И не закончил фразы.

– Кто направляется, Евангел?

Раб помрачнел еще больше:

– Депутация.

– Чья?

– Народного собрания.

– Зачем?

И Евангел сквозь зубы, как о большом несчастье:

– Наверное, с просьбой. У них нет головы. Им нужна голова.

Он обернулся к ней. Она стояла у ложа. Бледная. Вся в белом. Она сказала, улыбаясь через силу:

– Оно само назвало себя: землеройка!..

– Да, я знаю.

– На самом деле это был лев. Настоящий. Ливийский.

Евангел повторил:

– Им нужна голова.

– Чья?

– Твоя, о господин! – И добавил: – Они скоро будут здесь. Приготовься, господин.

И удалился. Такой же мрачный. Может, и ему приснился сон.

«Они – настоящие люди, – с завистью подумал Перикл, – им снятся сны. Другое дело, сбудутся они или нет. Главное не в этом. Важно, что снятся. Важно, что атомы не спят. Они думают и во сне. Только человеку да щенятам снятся сны…»