Распутин: жизнь и смерть - Радзинский Эдвард

Естественно, следователь задал ей весьма неприятный вопрос, на который она гордо ответила: «Ночью — не только у Распутина, ни у кого из знакомых не бываю».

Однако донесения агентов давали иные сведения (отсюда и вопрос). Но, видимо, посетив однажды «комнатку с диваном», она, как и многие ее предшественницы, более туда не приглашалась. И могла смело заявить: «По отношению ко мне Распутин не допускал никаких вольностей».

После смерти Мамонтова (которую, по ее словам, «предсказал Распутин») мужик не забыл Воскобойникову. Так она попала в лазарет к Вырубовой.

Распутин верно оценил ее: она умела служить. Вскоре она стала старшей медицинской сестрой, была представлена Государыне. И вот уже Аликс, плененная ее преданностью «Нашему Другу» и Подруге, предлагает Воскобойниковой «решительней взять лазарет в свои руки». Остались телеграммы, из которых видно, что царица была с ней в очень доверительных отношениях: «Страшно трудно, тяжело. Александра» — жаловалась она Воскобойниковой из Ставки 14 ноября 1916 года. Безвестная вдова есаула становится одной из «наших».

Тогда же Воскобойникова через Распутина знакомится со страдающим от одиночества министром внутренних дел. Теперь через нее можно было обращаться с прошениями к Подруге и конечно же к Протопопову. Так она оказалась у кормушки…

Из показаний Войно: «Поступила она к нам совершенно нищей… но очень скоро превратилась в шикарную барышню с массой золотых драгоценных вещей. На Невском имела отдельную квартиру… С Протопоповым она обращалась… фамильярно, как и он… В моем присутствии он не стеснялся… обнимать ее за талию».

В 1916 году она заняла при Вырубовой такое же положение, как Лаптинская при Распутине. Имена Воскобойниковой и Лаптинской мы найдем даже в камер-фурьерском журнале среди тех немногих, кого тогда принимала царица. И в «теневом кабинете» Воскобойникова и Лаптинская связывали в одну цепь «темные силы» — Распутина, Вырубову, царицу и Протопопова. Через них направлялись их важнейшие и тайные послания друг к другу. Через Воскобойникову мужик, царица и Аня контролировали больного министра.

Достигнув величайшего могущества, мужик живет в постоянном страхе перед покушениями. Беллинг рассказывала, как Осипенко, который никак не мог увезти с вечеринки упирающегося пьяного Распутина, в конце концов крикнул ему: «Что ты делаешь! На нас готовится покушение, а ты тут расселся!» И Распутин, «быстро накинув поддевку, шубу, нахлобучив шапку, опрометью бросился к выходу».

После ухода Комиссарова и ареста Манасевича с ним остались лишь агенты Охранного отделения. Но они могут сдать его врагам в любую минуту. И мужик это понимает…

Из показаний Филиппова: «Придя ко мне, он теперь старался как можно скорее напиться, требовал цыган и развлечений и если чем увлекался, то это пляской».

В пьянстве он старался забыться, в пляске — вернуть ощущение радости… Он чувствовал: грядет заговор. И пугал этим царицу.

И Аликс писала Ники: «21 сентября… Вот эти скоты Родзянко, Гучков… и К° являются душой чего-то гораздо большего, чем можно предположить (я это чувствую), у них цель вырвать власть из рук министров… Но ты скоро всех увидишь и обсудишь это, а я спрошу совета у Нашего Друга. Так часто у Него бывают здравые суждения, которые не приходят другим на ум, Бог вдохновляет Его».

И «большее» — случилось.

1 октября Павел Милюков, лидер кадетов (самой влиятельной оппозиционной партии) произнес в Думе речь, которая потрясла всю страну. «Из края в край расползаются темные слухи о предательстве и измене. Слухи эти забираются высоко и никого не щадят. Имя императрицы все чаще повторяется вместе с именами окружающих ее авантюристов… Что это — глупость или измена?»

И слово «измена», так соответствовавшее настроениям измотанной поражениями армии, тотчас было принято на веру и твердо укоренилось в сознании миллионов.

Аликс потребовала от Штюрмера принять меры. Она была в бешенстве, и на этот раз премьер не посмел уклониться и вызвал Родзянко. «Старикашка» тогда подвернул ногу, не мог ходить. Сцена их свидания оказалась комической: беспомощный Штюрмер лежал в кровати с высоко подвешенной ногой и пытался строго говорить с возвышавшимся над ним огромным, мощным председателем Думы.

Из показаний Родзянко: «Он говорил, что… просит представить ему копию речи Милюкова на предмет возбуждения против него уголовного преследования. Я ответил, что… никаких копий я присылать ему не буду».

Далее разговор зашел о Распутине. «И отчего вы его защищаете? Это негодяй первостатейный, его мало повесить!» — горячился Родзянко. С кровати послышался беспомощный ответ Штюрмера: «Это… желание свыше… „ Так он „сдал“ царицу. Но вошедший в раж председатель Думы продолжал добивать старика: «Какой же вы после этого монархист?.. Вы ярый республиканец, который поблажками Распутину колеблет монархическую идею!“

Да нет, при помощи Распутина идею колебали они все — от самой царицы до самого Родзянко…

Теперь мужик все чаще говорит о смерти.

Из показаний Молчанова: «В октябре 1916 года я… раза два был у Распутина. Заметил, что у него было какое-то грустное настроение, заметил, что на столе было вино, и он много пил его… как будто давило тяжелое предчувствие. Он все время напевал: „Время изменится, все переменится“… При прощании он был очень ласков, говорил, что ценит мою любовь и доброе отношение, вспоминал добрым словом моего покойного отца… и говорил, что, может быть, его убьют и мы не увидимся…

И тут же, будто опомнившись, сказал: «Нет, нет, мы увидимся. Ты приедешь в Петроград».

И каждый день на Гороховой, заглушая его ужас, шла сумасшедшая, завораживающая пьяная пляска. Его слабоумный сын, служивший в санитарном поезде царицы, приехал к нему на несколько дней и прятался от этого безумия в дальних комнатах. А если в квартире было тихо, это означало, что мужик пьет в ресторане или уехал в Царское — на заседание «кабинета».

16 октября Аликс писала Ники: «Вчера приятно провела вечер у А

с Нашим Другом, Его сыном и епископом Исидором (тем самым, обвиненном в связи со своим келейником. — Э. Р. )… Гр

думает, что лучше было бы призвать более ранние (молодые) года — вместо тех, которым старше 40, последние нужны дома для работ и для поддержания хозяйства».

И это предложение, высказанное мужиком, было очень разумно.

Наступил ноябрь — предпоследний месяц его жизни.

На окраине Александровского парка, неподалеку от Ламских конюшен, Подруга выкупила кусок земли. И в начале ноября заложила там часовню святого Серафима — в благодарность за избавление от смерти при крушении поезда.

5 ноября Аликс сообщила Ники: «Закладка Аниной церкви прошла хорошо, Наш Друг был там… а также славный епископ Исидор».

Под алтарем строящейся часовни «Нашего Друга» и похоронят. И отпевать его будет «славный епископ».

В честь закладки «Аниной церкви» было устроено маленькое празднество, которое породило большую историю…

После очередного заседания Думы непримиримый враг Распутина монархист Пуришкевич был окружен коллегами. Он раздавал желающим весьма любопытную фотографию: за столом сидит Распутин, рядом с ним «славный епископ Исидор», на столе — вино, вокруг — балалаечники и смеющиеся, явно пьяненькие сестры милосердия. Тыловое веселье «шпиона и проходимца», когда на фронтах «истекала кровью русская армия и голод надвигался на страну»!

Уже на следующий день фотография легла на стол Протопопова… На допросе в Чрезвычайной комиссии он показал:

« — Пуришкевич распространял фотографию Распутина в 9 тысячах экземпляров: Распутин… кругом масса публики… стол, на столе вино, балалаечники и монах…. — Почему вы знаете, что он распространил 9 тысяч экземпляров? — На обороте карточки, которую мне прислали из Царского Села, вероятно, по поручению царицы через Вырубову или Воскобойникову, было написано: „9 тысяч экземпляров“…

История этой (увы, не найденной мною) фотографии объясняет многое в надвигавшейся развязке.

Скорее всего, Протопопов получил снимок через Воскобойникову. И не только потому, что она в то время была его любовницей, но и потому, что среди веселых сестер милосердия на фотографии… оказалась и она сама!

В «Том Деле» остались ее показания и по этому поводу: «На предъявленной мне карточке — Распутин с епископом Исидором… снята и я в профиль, сзади Исидора… Снять предложил полковник Ломан». Тот самый — строитель и ктитор Федоровского собора.

Снимок был сделан на приеме в лазарете Вырубовой в честь закладки той самой часовни — «Серафимовского убежища» — «после того как закончилась официальная часть… По отъезде гостей… некоторое время оставались в лазарете Исидор и Распутин (мужик предвкушал веселье. — Э. Р. )… Вот в это время Ломан и предложил нам остаться и выпить кофе: „верхи“-де уехали, почему не остаться нам, „чернорабочим“… Ломан угостил нас шампанским и кофе, и даже пением своих певчих… которые художественно спели русские песни… Затем Ломан и предложил нам всем сняться. Снимал нас служащий Федоровского собора (то есть человек Ломана. — Э. Р. ). И Ломан был в числе снимающихся, стоял сзади Исидора. Потом мы просили дать нам снимки, но он сказал, что снимки не выйти… Каким образом на снимке нет Ломана… я не знаю. Возможно, при съемке он присел… Кроме певчих изображены: Молчанова (жена известного нам Леонида Молчанова. — Э. Р. ), сестра милосердия Бендина, моя сестра, и сестра милосердия Войно (чьи показания мы часто цитировали. — Э. Р. ) Сидят: сестра Кощеева, Распутин, епископ Исидор, Мальцев (строитель „Серафимовского убежища“. — Э. Р. ). Сестра Кощеева вышла на снимке смеющейся и, кажется, пьяненькой».