Алое и зеленое - Мердок Айрис

Пат, смутно сознававший, что в различные периоды детства он порядком тиранил Эндрю, теперь чувствовал, что тому безумно хочется произвести на нега впечатление. В воздухе веяло местью. Пат отметил это рассеянно, мимоходом, чувствуя себя совершенно неуязвимым благодаря своему явному превосходству. Его даже забавляла возможность дать своему сопернику понаслаждаться его воображаемым преимуществом, и он без труда удерживался от того, чтобы утвердить свою личность, раз и навсегда поставив юного Эндрю на место. В глазах Пата Эндрю оставался тем маленьким, орущим мальчишкой, который ходил за ним по пятам и путался под ногами на всех пляжах ирландского побережья. Сегодняшний гость интересовал его не как индивидуум, а как тип.

Кэтлин разговаривала с Франсис — внушала ей, для передачи Хильде, некоторые правила обращения с прислугой. У троих остальных разговор шел стаккато: Эндрю был снисходительно, преувеличенно дружелюбен, Пат сдержанно вежлив, Кэтел, уже оправившийся от смущения, — откровенно дерзок. Эндрю обращался к Пату, тот отвечал по возможности кратко, и оба старались игнорировать провокационные выпады Кэтела.

— Я вижу, у вас тут ирландская грамматика. Как интересно. Это кто же по ней занимается?

— Кэтел.

— Ирландский язык трудный?

— Говорят, нелегкий.

— А здорово, наверно, если его знаешь.

— Что же не выучишь?

— Ты считаешь, что ирландцы должны его учить?

— Конечно, а ты сам разве не ирландец?

— Он имеет некую символическую ценность.

— «Страна без языка — это страна без души».

— Да, его символическую ценность я признаю. Но, с другой стороны, если твой родной язык — язык Шекспира…

— Скажи лучше — язык Кромвеля.

— Да не перебивай ты все время, Кэтел.

— Пожалуйста, я не навязываюсь!

Кэтел повернулся вместе со стулом лицом к Фронсис и матери. Как легкий электрический удар, Пат ощутил изменение в эмоциональной температуре и понял, что это Эндрю испугался, оставшись с ним, так сказать, с глазу на глаз. Пата охватило крайнее раздражение. Только бы разговор не коснулся войны! Ему казалось, что он чувствует, как Эндрю умышленно обходит эту тему, и оттого его досада еще усиливалась. При мысли, что «примерный юноша» воображает, будто тактично щадит собеседника, по лицу Пата расплылась издевательская усмешка. Он с трудом совладал с нею.

— Приходи посмотреть мамино новое жилище.

— Да, конечно.

— Она все время про тебя спрашивает.

— Надеюсь, тетя Хильда здорова?

— Сейчас она молодцом. На нее, понимаешь, ужасно действовали налеты цеппелинов.

— Да?

— А как дядя Барнабас в последнее время?

— По-моему, отлично.

— Рад это слышать. Я, понимаешь, еще не выбрался его повидать, с тех пор как сюда приехал.

— Вот как?

Твердо решив, что в случае чего он даст разговору заглохнуть, Пат устремил взгляд на распятие, висевшее над головой Эндрю. Он заметил, что этот предмет почему-то действует его кузену на нервы. Эндрю заерзал на своем стуле. «Надо заставить его посмотреть на распятие», — подумал Пат, но в эту минуту у трех других собеседников возникла небольшая перепалка.

— Господь сказал: «Не мир пришел Я принести, но меч».^[16] — Это Кэтел, не терпевший светской болтовни, сумел как-то переключить разговор на более общие темы и теперь возвысил голос.

— Он имел в виду меч духовный, — негромко сказала Кэтлин. Прожив столько лет вдовой с двумя неугомонными сыновьями, она выработала сугубо мягкий, расхолаживающий голос, гарантировавший снижение температуры в любом споре.

— Ничего такого он не имел в виду. А почему? Потому что он был социалист.

Франсис засмеялась.

Пат, вечно споривший с братом, и теперь не удержался и, оглянувшись, сказал:

— Даже если бы это было так — а это не так, — к делу это не относится.

— Почем ты знаешь, относится или не относится, раз ты не знаешь, о чем мы говорим?

Франсис пояснила, стараясь подражать тихому, медлительному голосу Кэтлин:

— Мы говорили о пацифизме.

— Я же сказал, что это к делу не относится.

— Очень даже относится. Дойна оправданна, когда это борьба за социальную справедливость.

— Но если борешься за социальную справедливость, не нужно убивать людей, — сказала Кэтлин. — Я согласна с Даниелом О'Коннелом: «Ни одна политическая реформа не стоит того, чтобы пролить из-за нее хоть каплю крови».