Приключения майора Звягина - Веллер Михаил

– Тебя не очень-то убьешь. И вообще я бы назвал твои методы интенсивной психотерапией. Но скажи: я буду иметь почти задаром отремонтированную дачу, он будет иметь счастье и здоровье, его семья будет иметь мужа и отца, и даже Гриша имел удовольствие выпендриваться перед тобой на своей яхте, как морской волк; а ты что будешь иметь? Ты благотворительное общество или рукопашный борец за трезвость?

– Я буду иметь покой, – здраво сказал Звягин. – Ну как мне было отцепиться от его прилипчивой жены? Послать ее подальше? Неловко, знаешь. Да и жалко. А моя Ира после ее звонков на меня пантерой смотрела… Хорошо вам, грузинские жены самые кроткие в мире.

– У русских жен тоже есть свои достоинства, – благородно сказал Джахадзе.

– А вы откуда знаете? – подначил Гриша, внося из кухни чайник.

– Десять семнадцатая, на выезд, – гукнул селектор. – Огнестрельное.

– Я врач, – наставительно ответил Джахадзе, взял с тарелки бутерброд, послал вздох чайнику и застучал каблуками по лестнице, спускаясь к машине.

А Анучин голодал уже шестнадцатый день. Мысленно он составлял письмо к Нине, дополнял, исправлял: хотелось найти самые главные, идущие из глубины сердца слова, ничего не упустить… Строил планы, как вернуть ее. И когда Звягин, как бы между прочим, передал ему конверт (опять соседка достала), он выскочил во двор, за дом – прочесть одному, чтоб никто не видел.

Строчки побежали змейками и расплылись в глазах. Нина писала, что любит, что жить без него не может, Иванка только о нем и спрашивает; что она все готова простить и просит прощения сама; но только если он навсегда бросит пить – она вернется. Обратный адрес не значился – до востребования.

Придя в себя, Анучин попил воды и попросил у Звягина пятерку.

– На что? – строго допросил Звягин.

– На телеграмму, – ответил Анучин с легким сердцем.

– А, – сказал Звягин. – Пойдем на почту вместе. Учти, после такого голодания для тебя не то что стопка водки – кусок хлеба гибелен.

Анучин долго давал «молнию», перемарывая бланки и переспрашивая у Звягина свой точный адрес. Вернувшись, сразу сел за письмо, перенося на бумагу то, что сто раз уже передумал. В половине второго ночи он влез в плащ, сунул ноги в резиновые сапоги и через глухой поселок потопал на почту, кидать письмо в почтовый ящик.

И стал ждать, впадая из надежды в неверие, из неверия в трепет. Нина приехала на двадцать первый день его новой жизни, когда он впервые выпил стакан яблочного сока, пополам разведенного водой – согласно инструкции, повешенной Звягиным на стенку рядом с календарем. Хлопнула калитка, скрипнуло крыльцо, Анучин удивленно повернулся от готовой кухонной полки, которую покрывал лаком – и увидел ее. В черно-красном плаще. В вязаной шапочке. Лицо как мел. А глаза.. глаза…

– Вот… – глупо сказал он, стоя с кистью в руке и капая лаком на пол.

– А худой… – с раздирающей жалостью прошептала она, мотая головой и медленно приближаясь. Анучин уронил кисть и протянул к ней руки.

Назавтра настроение у Звягина держалось решительно праздничное. Он отоспался после суточного дежурства, прогулялся по любимым набережным, подстригся на Желябова у личной парикмахерши Марии Ильиничны и купил в «Старой книге» на Герцена отложенную для него и давно ловимую книгу Эксквемелина «Пираты Америки». А вечером позвонила Нина Анучина и известила, что «все идет по плану и замечательно».

– Все идет по плану, – повторил он на вопрошающий взгляд жены, утыкаясь в историю кровожадного Л'Олоне.

– Что значит – по плану?

– Это значит, – терпеливо сказал Звягин, – что я оставил ей инструкцию, как три недели раскармливать его после голодания. За это время он отремонтирует квартиру и найдет работу.

– Иногда ты выглядишь сентиментальным, как институтка, – сказала жена, возясь в ванной, – а иногда – равнодушным, как… вот эта стиральная машина… – И она швырнула в машину белье.

– А от нее не требуется переживать, – возразил Звягин. – От нее требуется стирать белье. Мне вообще неясно: дался тебе этот алкоголик, что ты так ревностно следишь за его судьбой?

– Тебя не мучит совесть? Ведь ты уволил его с работы, уговорил директора? А укоротил ему жизнь историей со своим Дранковым – ничего себе, подозрение на рак!

– Хорошо, когда есть что укорачивать, – защищался Звягин. – Синяки мажут йодом, а не медом.

В субботу он заглянул в знакомую квартиру Анучиных с твердым намерением попрощаться: как бы контрольный визиг.

Светящийся довольством, худой и розовый Анучин клеил обои, а Нина прикидывала, что надо купить из мебели, и где расставить, и не проехаться ли по комиссионкам, а сын размешивал детской лопаткой клей в тазике и был совершенно счастлив своей социальной ролью полезного в хозяйстве человека.

На проблему трудоустройства Анучин смотрел оптимистически: две специальности в руках, а руки везде требуются. Конечно, трудовая со статьей… но ничего, бывает.

…Ноябрь валил слякотью, и Звягин, подняв воротник волосатого серого реглана, гулял вдоль чугунных решеток канала Грибоедова. У «Астерии» и произошла последняя встреча с Ниной.

– Все хорошо, – радовалась она. – А вдруг опять начнет?..

– Подсыпай ему в еду тетуран, – посоветовал Звягин, доставая упаковку.

– А если заметит?

– Во-первых, вряд ли. Во-вторых, и заметит – поймет и простит. Скажи-ка, у вас с соседкой отношения как? Не сболтнет?

– Ой, да никогда. Ее мужик тоже иногда закладывает, она понимает… А Гена – такой счастливый сейчас!..

– М-да? – иронически спросил Звягин. – А ты? – Она в возбуждении сделала летательное движение руками, пытаясь за нехваткой верных слов изобразить свое состояние:

– Как вас благодарить, Леонид Борисович, не могу себе этого представить…

– Скрыться с глаз моих долой, – буркнул Звягин с той напускной грубостью, которую любят себе позволять заведомо добрые люди.

День был туманный, и Нина, улыбнувшись и поклонившись, скрылась в этом тумане по своим делам; и туман времени, как написали бы в старом романе, опустился на закончившуюся историю.

Как-то в зеленом и веселом месяце мае, вылетая в своем реанимобиле на Новосибирскую улицу, Звягин зацепил острым взглядом троицу на тротуаре: семейство Анучиных степенно гуляло. Он вспомнил, как, началось знакомство; перед ними притормозил на светофор автобус, через заднее стекло уставился юный модник с золотой сережкой в ухе.

– Правильно, – заворчал Звягин, – если женщина может быть главой семьи, почему мужчина не может носить серьги?.. Старею, видно, раз к моде цепляться стал, – со вздохом сказал он шоферу. – Ведь и Френсис Дрейк носил серьгу, а уж он был мужчиной, тут никуда не денешься.

Непростая вещь – слава. Валерий Чкалов пролетел под Литейным мостом, что стало первой главой легенды о великом летчике, – это общеизвестно. А кто вспомнит фамилию парня, который на съемках фильма «Валерий Чкалов» пролетел под мостом четырежды: режиссер требовал дублей?

Звягин кинул палочку от шашлыка в урну и обернулся. Отсюда, с полоски песка у стены Петропавловской крепости, далекое пространство под мостом казалось немалым для крохотного поршневого истребителя. Игрушечный трамвай полз по мосту мимо черточек людей у перил.

– Хотите кинзы? – Сосед по столику, истолковав его молчание в пользу согласия, посыпал дымящееся мясо тертой пахучей травкой и завинтил баночку.

Звягин ограничился сухим «благодарю». Случайного знакомства с банальными разговорами не хотелось. Жена с дочкой укатили на весенние каникулы в Москву, и Звягин, подобно многим семейным людям, находил особенное удовольствие в недолгом одиночестве.

– Весна… – молвил сосед, вздохом и паузой приглашая к беседе. – Нева, Зимний дворец… – Перевел взгляд на противоположный берег. – Знал Петр, где строить город.

– Да, – холодно сказал Звягин. – Петр знал, где строить город.

– Игла Адмиралтейства, – куковал сосед, – купол Исаакия… – Он, похоже, настроился цитировать путеводитель для туристов.

– Казанский собор, – отрубил Звягин. – Невский проспект, Смольный монастырь. Пискаревское кладбище.

Край полосатого тента хлопнул под ветром и сбил с общительного едока шляпу. Шляпа плавно перевернулась в воздухе и шлепнулась в блюдце с кетчупом. Сосед вдруг побелел, затрясся и с маху швырнул шляпу в урну. На голове его обнаружилась косая унылая проплешина.

– Вещи – тлен, – изрек Звягин, – по сравнению с бессмертной красотой архитектуры нашего города.

Издевка не вызвала реакции. Сосед вгрызся в мясо, обнажив прокуренные зубы.

– А если бы брюки запачкались? – с интересом спросил Звягин. – Тоже в урну?

– В урну! – прорычал тот, жуя и задыхаясь.

– Чуждый нам образ жизни миллионеров, – согласился Звягин, – имеет свои привлекательные стороны. Например, носить новые сорочки, выкидывая грязные. Говорят, у них там жутко захламлены улицы.