У нас всегда будет Париж - Брэдбери Рэй

— Шестьдесят миллионов миль! — повторил Энтони Смит, больше не понижая голоса.

А взять экипаж в тридцать человек. Всех сформируй, подгони, разложи по полочкам да по ящичкам. Всем введи противоядие для души и тела, очисти от вредных примесей, проветри мозги, спрессуй всех воедино, чтобы из этих отчаянных получился пистолет, который выстрелит прямо в яблочко! А что в конечном итоге? Шеренга из тридцати человек: один уже разговаривает сам с собой, даже не таясь; тридцать голов задраны к небу и глазеют на далекую звезду, хотя всем известно, что Иллинойса, Айовы, Огайо и Калифорнии для них больше нет. Нет ни городов, ни женщин, ни детишек — ничего такого, что мило сердцу, привычно и дорого. А все потому, что угораздило их попасть в этот отвратительный мир, где без продыху дует ветер, где все мертво, а командир пыжится, чтоб выглядеть бодрячком. И в один прекрасный миг говоришь себе, да так, словно раньше это и в голову не приходило: «Боже праведный, я на Марсе!»

Именно это и сказал Энтони Смит.

— Я не дома. Я не на Земле. Я на Марсе! А Земля где? Да вот же она! Видишь, там крохотная фиговинка светится? Это она и есть. Бред какой-то. Что мы здесь забыли?

Люди оцепенели. Командир резким кивком вызвал из строя психолога Уолтона. Быстрым шагом они вдвоем прошли вдоль шеренги, делая вид, будто ничего не случилось.

— Эй, Смит, какие-то проблемы?

— Мне здесь ловить нечего. — Смит побледнел. — Господи, зачем я только завербовался? Это же не Земля.

— Тебя никто силком не тянул сдавать экзамены и нормативы — ты знал, на что идешь.

— Нет, не знал. Я об этом не думал.

Командир повернулся к психологу, не скрывая раздражения и неприязни, как будто тот был всему виной. Врач пожал плечами. «От ошибок никто не застрахован», — чуть не сказал он, но вовремя прикусил язык.

У молодого капрала потекли слезы.

Психолог мгновенно развернулся к нему.

— Почему стоим? Развести костры! Натянуть палатки! Живо!

Люди разошлись, ворча. Они держались неестественно прямо и все время озирались.

— Этого я и опасался, — сказал психолог. — Именно этого. Космос — дело темное. Здесь сам черт ногу сломит. Разве можно предвидеть, сколько раз по шестьдесят миллионов миль человек может пролететь безболезненно? — Он привлек к себе молодого капрала. — Ну, хватит, хватит. Все хорошо. Принимайся за работу, капрал. Займись делом. Не ленись.

Капрал закрыл лицо руками.

— Жуткое ощущение. Знать, что все осталось позади. И что эта проклятая планета мертва. Кроме нас, тут никого и ничего.

Его поставили разгружать замороженные продукты.

Психолог и командир немного постояли на близлежащем песчаном холме, наблюдая за действиями экипажа.

— Он прав, спору нет, — сказал психолог. — Мне, признаюсь, тоже не по себе. Что-то давит на мозги. Со страшной силой. Одиноко здесь. Такая даль, такая мертвечина. Да еще этот ветер. И заброшенные города. Хоть вешайся.

— Мне и самому тошно, — признался командир. — А что, по-твоему, нам делать? Со Смитом, к примеру? Удержится он на краю или свалится в пропасть?

— Я буду начеку. За ним глаз да глаз нужен. Если свалится в пропасть, боюсь, он и других за собой потянет. Мы тут в одной связке, хотя не все это чувствуют. Только бы со вторым кораблем ничего не случилось. Ладно, пойду.

Психолог спустился с песчаной дюны; корабль высился на дне ночного моря, посреди планеты Марс, и вдруг на небосклоне взошли две белые луны, которые полетели взапуски, будто зловещие призраки прошлого. Командир так и остался стоять, глядя на небо и на сверкающую в вышине Землю.

Ночью Смит потерял рассудок. Провалился в темноту, но не потянул за собой тех, кто был с ним в связке. Хотя настойчиво дергал за все тросы, повергая людей в молчаливое смятение, издавал крики и вопли, стращал грядущими ужасами и пророчил близкую смерть. Но другие проявили твердость и вкалывали во тьме до седьмого пота. Никому не улыбалось искать тайное прибежище на дне бесконечной пропасти. Смит сорвался ночью. К утру он рухнул на дно. Ему вкололи успокоительное, он закрыл глаза, свернулся калачиком и был заперт в кубрике, приглушившем его вопли до едва различимого шепота. Опять наступила тишина, которую нарушали только порывы ветра и слаженные действия команды. Психолог распорядился выдать каждому дополнительный паек, добавив к нему шоколад, сигареты, бренди. Команда была у него под наблюдением. А сам он был под наблюдением у командира.