Над кукушкиным гнездом - Кизи Кен

Хардинг чуть-чуть приоткрыл дверь, на кафельный пол уборной упала полоска света. Я лишь заметил, как попятилась дежурная, говоря, что вынуждена отказаться от его предложения, ей необходимо продолжать обход. Слышно было, как она ключом открыла входную дверь и исчезла из отделения. Хардинг крикнул ей вслед, чтобы она поскорее приходила еще раз, и все ринулись из туалета, начали жать ему руку, хлопать по спине за то, что он так здорово все уладил.

Мы стояли в коридоре, вино снова пошло по кругу, и Сефелт заявил, что выпил бы водки, если бы ее можно было чем-то разбавить. Он спросил у Теркла, есть ли что-нибудь подходящее в отделении, тот ответил, что ничего, кроме воды, и Фредриксон вспомнил про микстуру от кашля.

— Мне время от времени немного дают из той бутыли в полгаллона, что в аптечной комнате. На вкус она неплохая. Теркл, у тебя есть ключ от той комнаты?

Теркл сказал, что ночью ключ от аптеки только у дежурной, тогда Макмерфи уговорил его, чтобы мы попытались открыть замок без ключа. Теркл ухмыльнулся и лениво кивнул. Пока Макмерфи колдовал над замком, работая скрепками, девушки и все остальные носились по дежурному посту, открывали папки и читали досье.

— Гляньте-ка, — воскликнул Скэнлон, помахивая одной из папок. — Собрали почти все. У них здесь даже мой табель успеваемости за первый класс. Да-а, оценки неважные, ну просто неважные.

Билли вместе с Кэнди просматривал свое досье. Она отступила и смерила его удивленным взглядом.

— Это действительно так, Билли? Психическое то и извращенное это? Не похоже, чтобы у тебя такое было.

Сэнди выдвинула ящик с запасным инвентарем и с подозрением спрашивала, зачем медсестрам все эти грелки, целый миллион, а Хардинг сидел на столе Большой Сестры, смотрел на всех и качал головой.

Макмерфи и Теркл открыли дверь аптеки и притащили из холодильника бутыль густой жидкости вишневого цвета. Макмерфи наклонил бутыль так, чтобы свет падал на этикетку, и прочитал:

— Ароматические и красящие вещества, лимонная кислота. Семьдесят процентов нейтральных веществ, — должно быть, вода, двадцать процентов спирта — отлично! Десять процентов кодеина. Осторожно, наркотическое средство может вызвать привыкание.

Он отвинтил пробку и, закрыв глаза, попробовал жидкость на вкус. Провел языком по зубам, сделал еще глоток, снова почитал этикетку.

— Ну что ж, — произнес он и щелкнул зубами, как будто только что наточил их, — если мы этим чуток разбавим водку, мне кажется, будет в самый раз. Теркл, приятель, как у нас обстоят дела с кубиками льда?

Смешанная в бумажных медицинских стаканчиках с водкой и портвейном микстура по вкусу напоминала детский напиток, но имела убойную силу кактусовой настойки, которую раньше можно было достать в Даллзе, — прохладная, горло не дерет, но жгучая и бешеная в желудке. Мы выключили свет в дневной комнате, развалились в креслах и потягивали спиртное. Первые пару стаканчиков пропустили, как будто принимали лекарство: пили вдумчиво, маленькими глотками, поглядывая друг на друга — не умрет ли кто. Макмерфи и Теркл попеременно пили и курили сигареты Теркла, снова начали посмеиваться, теперь уже обсуждая, что было бы, если бы маленькая медсестра не сменилась в полночь, а осталась с нами.

— Я бы все время боялся, — сказал Теркл, — что она отстегает меня этим большим крестом на цепочке. Вот была бы ситуация, а?

— А я бы все время думал, — говорит Макмерфи, — вот получаю удовольствие, а она вдруг протянет руку с термометром мне за спину и измерит температуру!

Все чуть не лопнули от смеха. Хардинг перестал смеяться и продолжил:

— Или того хуже, — говорит он. — Ляжет с тобой с ужасно сосредоточенным видом и вдруг — ой, мамочка, ой, не могу! — сообщит, какой у тебя пульс!

— Ой, не надо… ой, не могу…

— Или еще хуже. Лежа так, начнет вычислять твой пульс и температуру одновременно — без приборов!

— Ой, не могу, пожалуйста, не надо…

От смеха все катались по кушеткам и креслам, задыхались и плакали. Девушки так нахохотались, что сумели подняться на ноги только со второй или третьей попытки.

— Мне нужно… звякнуть, — сообщила та, что побольше, и пошла, хихикая и пошатываясь, к уборной, но попала в спальню; мы зашикали друг на друга, прижимая палец к губам, и ждали. Вскоре она взвизгнула, затем раздался рев старого полковника Маттерсона:

— Подушка — это… лошадь! — И он понесся за ней из спальни прямо в своей коляске.

Сефелт отвез полковника обратно в спальню и лично повел девушку к уборной, сообщив, что вообще-то уборная только для мужчин, но, пока она не выйдет, он будет стоять у двери, охранять ее покой и защищать от незваных гостей, черт возьми. Она торжественно поблагодарила его, пожала руку, и они отдали друг другу честь. Не успела она скрыться за дверью, как из спальни вновь выкатился полковник, и Сефелт теперь был занят тем, что удерживал его подальше от уборной. Когда девушка выходила оттуда, Сефелт ногой отражал атаки коляски, а мы придвинулись к месту боевых действий и криками подбадривали то одного, то другого. Девушка помогла Сефелту снова уложить полковника в постель, а потом они вдвоем в коридоре вальсировали под музыку, которой никто не слышал.

Хардинг пил, наблюдал за всем и качал головой.

— Ведь на самом деле всего этого нет. Это совместное произведение Кафки, Марка Твена и Мартини.

Макмерфи и Теркл забеспокоились, что все-таки слишком много света, пошли по коридору, выключая все, что светилось, вплоть до маленьких ночничков на высоте колена, и вскоре все утонуло в кромешной тьме. Теркл вынес фонарики, и мы играли в салки в инвалидных колясках, которые притащили из складского помещения; веселились вовсю, как вдруг услышали припадочный крик Сефелта и бросились на помощь. Он растянулся на полу рядом с большой девушкой Сэнди и дергался в конвульсиях. Она отряхивала юбку, глядя на него.

— Мне такого еще не приходилось видеть, — произнесла она тихо и благоговейно.

Фредриксон присел на колени рядом с Сефелтом, всунул ему бумажник между зубами, чтобы не прикусил язык, а потом помог застегнуть пуговицы на брюках.

— С тобой все в порядке, Сеф? Сеф?

Сефелт не открыл глаз, но поднял ослабевшую руку и вытащил бумажник изо рта. Губы его, покрытые слюной, вытянулись в улыбке.

— Все в порядке, — сказал он. — Только дайте мне лекарство и можете быть свободными.

— Тебе правда нужно лекарство, Сеф?

— Лекарство.

— Лекарство! — бросил Фредриксон через плечо, все еще не вставая с колен.

— Лекарство, — повторил Хардинг и нетвердой походкой направился с фонариком в аптечную комнату.

Сэнди посмотрела ему вслед остекленевшим взглядом. Она сидела рядом с Сефелтом и гладила его по голове, изумлению ее не было предела.

— Может, и мне что-нибудь захвати, — пьяным голосом крикнула она Хардингу. — Никогда ничего такого даже близко я не испытывала.

В коридоре раздался звон стекла, и вскоре Хардинг вернулся с двумя горстями таблеток. Он посыпал ими Сефелта и девушку так, словно бросил первый ком земли в их могилу.

— Боже милосердный, — возвел Хардинг глаза к потолку, — прими в свои объятия двух бедных грешников и приоткрой дверь для нас остальных, ибо являешься ты свидетелем конца, полного, неотвратимого, фантастического конца. Сейчас я понял, что происходит. Это последний наш пир. Мы обречены и должны собрать все свое мужество, чтобы смело встретить неминуемую гибель. На рассвете нас всех расстреляют. Сто кубиков каждому. Мисс Вредчет выстроит нас у стенки, и мы увидим ужасное и ненасытное дуло дробовика, в который она зарядит милтаун! таразин! либриум! стелазин! Махнет саблей и… бабах! Накачают всех транквилизаторами до полного одурения.

Он прислонился к стене, обвис и сполз на пол, таблетки высыпались из его рук и запрыгали во все стороны — красные, зеленые, оранжевые букашки.

— Аминь, — произнес он, закрывая глаза.

Девушка на полу пригладила юбку на длинных натруженных ногах, посмотрела на Сефелта, который все еще дергался, улыбаясь, в конвульсиях рядом с ней под лучами фонариков, и сказала:

— Никогда ничего подобного в жизни не видела.

Речь Хардинга если и не отрезвила, то, по крайней мере, заставила нас всех осознать серьезность происходящего. Ночь подходила к концу, и следовало задуматься, что скоро утро и явится медперсонал. Билли Биббит с Кэнди напомнили нам, что уже пятый час, и, если никто не возражает, они попросили бы мистера Теркла открыть изолятор. Под аркой лучей они удалились, а мы все пошли в дневную комнату, чтобы подумать и решить, как навести порядок. Отперев дверь изолятора, Теркл вернулся оттуда в полнейшей отключке, и мы были вынуждены отправить его в дневную комнату в инвалидной коляске.

Когда я шел позади всех, я вдруг понял и удивился: надо же, я пьян, пьян по-настоящему, мне тепло и хорошо, я всем улыбаюсь и покачиваюсь, впервые после армии я напился с полдюжиной других пациентов и двумя девушками — и где! — прямо в отделении Большой Сестры! Пьян, бегаю, смеюсь и волочусь за девушками в самом центре самой могущественной цитадели Комбината! Я еще раз вспомнил все события этой ночи, все, что мы вытворяли, — в это невозможно было поверить! Мне приходилось постоянно убеждать себя, что все-таки это произошло, что мы добились этого сами! Взяли и открыли окно, и впустили к себе это, как свежий воздух. Нет, Комбинат не всесилен. Что может удержать нас от повторения этого, когда мы поняли, что это нам по силам? Кто удержит нас от чего-то еще, если нам захочется? От этой мысли я почувствовал себя так хорошо, что, завопив, нагнал Макмерфи и Сэнди, обхватил их руками, приподнял и так бежал до дневной комнаты, а они кричали и брыкались, как дети. Вот как хорошо мне было.