Джен Эйр - Бронте Шарлотта

— Конечно, сэр, конечно! И вот моя рука.

Он сел и заставил меня сесть рядом. Он держал мою руку обеими руками и пожимал ее. Вместе с тем он глядел на меня каким-то тревожным и горестным взглядом.

— Мой маленький друг, — сказал он, — как хотел бы я быть сейчас на уединенном острове, только с вами, и чтобы всякие волнения, опасности и отвратительные воспоминания сгинули бесследно.

— Не могу ли я помочь вам, сэр? Я готова жизнь отдать, если она вам понадобится.

— Джен, если помощь мне будет нужна, я обращусь за ней только к вам. Это я обещаю.

— Благодарю вас, сэр. Скажите мне, что надо сделать, я по крайней мере попытаюсь.

— Принесите мне, Джен, стакан вина из столовой. Они, наверно, сейчас ужинают; и скажите мне, там ли Мэзон и что он делает.

Я вышла. Все действительно были в столовой и ужинали, как предполагал мистер Рочестер; они не сидели за столом, ибо ужин был приготовлен на серванте, и гости брали, что каждому хотелось, стоя маленькими группами, держа в руках тарелки и стаканы. Все были чрезвычайно веселы. Всюду раздавались смех и болтовня. Мистер Мэзон, стоя у камина, беседовал с полковником и миссис Дэнт и казался таким же веселым, как и остальные. Я налила в стакан вина (увидев это, мисс Ингрэм нахмурилась. «Какая дерзость!» — вероятно, подумала она про меня) и возвратилась в библиотеку.

Ужасная бледность уже исчезла с лица мистера Рочестера, и вид у него был опять решительный и угрюмый. Он взял у меня стакан из рук.

— Пью за ваше здоровье, светлый дух, — сказал он и, проглотив вино, вернул мне стакан. — Что они делают, Джен?

— Смеются и болтают, сэр.

— А вам не показалось, что у них важный и загадочный вид, словно они узнали что-то необыкновенное?

— Ничуть! Они шутят и веселятся.

— А Мэзон?

— Он тоже смеется.

— Если бы все эти люди пришли сюда и оплевали меня, что бы вы сделали, Джен?

— Выгнала бы их из комнаты, сэр, если бы могла.

Он слегка улыбнулся.

— А если бы я вошел к ним и они только посмотрели бы на меня ледяным взглядом и, насмешливо перешептываясь, один за другим покинули меня? Тогда что? Вы бы ушли с ними?

— Думаю, что нет, сэр. Мне было бы приятнее остаться с вами.

— Чтобы утешать меня?

— Да, сэр, чтобы утешать вас по мере моих сил.

— А если бы они предали вас анафеме за то, что вы остались со мной?

— Я, вероятно, даже не узнала бы об этом, а если бы и узнала, какое мне до них дело?

— Значит, вы рискнули бы общественным мнением ради меня?

— Я сделала бы это ради любого друга, который заслуживал бы моей поддержки. А вы, я уверена, заслуживаете.

— Вернитесь теперь в столовую, подойдите тихонько к Мэзону и шепните ему на ухо, что мистер Рочестер вернулся и хочет видеть его. Проводите его сюда и затем оставьте нас.

— Хорошо, сэр.

Я исполнила его просьбу. Гости с удивлением уставились на меня, когда я решительно прошла среди них. Я отыскала мистера Мэзона, передала ему поручение и проводила его в библиотеку, а затем поднялась наверх.

Поздно ночью, когда я уже давно лежала в постели, я услышала, что гости расходятся по своим комнатам. До меня донесся голос мистера Рочестера: «Сюда, Мэзон. Вот твоя комната».

Этот голос звучал весело; я успокоилась и скоро заснула.

Глава XX

Я забыла задернуть занавеску, как делала обычно, и спустить жалюзи. Поэтому, когда луна, яркая и полная (стояла ясная ночь), оказалась против моего окна и заглянула в него, ее светлый взор пробудил меня. Была глубокая ночь, и, открыв глаза, я сразу увидела серебристо-белый и кристально-ясный диск. Луна была великолепна, но как-то слишком торжественна. Я приподнялась и протянула руку, чтобы задернуть занавеску.

Боже, какой вопль!

Ночь, ее тишина, ее покой словно были разорваны неистовым, пронзительным, диким криком, пронесшимся из одного конца дома в другой.

Сердце у меня замерло, пульс, казалось, перестал биться; моя вытянутая рука оцепенела, словно парализованная. Вопль замер и больше не повторялся. Какое бы существо ни издало этот чудовищный крик, повторить его было невозможно; самый огромный кондор в Андах не мог дважды издать такой крик в своем заоблачном гнезде. Существо, испустившее такой вопль, непременно должно было передохнуть, чтобы повторить его.

Этот вопль раздался на третьем этаже, у меня над головой. В комнате над моею я услышала шум борьбы, и, судя по этому шуму, то была борьба не на жизнь, а на смерть. Кто-то полупридушенным голосом крикнул: