Сажайте, и вырастет - Рубанов Андрей

Младший ловит взгляд босса. Тот спокоен.

Они вместе три года. Начинали с малого; доросли до большого. До крупных сделок, до серьезных сумм, до клиентов из числа нефтяных бонз и политических воротил. Все это время босс внушал младшему основополагающую истину их занятия, главный закон, базовое правило: бизнес юбер аллес.

Ради бизнеса следует идти на все. Бизнес – есть тот самый труд, что сделал из обезьяны человека. Реализация притязаний. То, что кормит. То, что обеспечит Сорбонну и Оксфорд детям, благородную старость родителям, вечную молодость и красоту женам.

Старший и младший смотрят друг на друга. Оба молоды, умны, богаты. Скоро один из них, младший, сядет. Так надо. Бывают моменты, когда имперскому Молоху следует принести жертву. Потом второй, старший, по-тихому, за взятку, вытащит своего напарника, и все кончится...

Не правда ли, господа, чумовой выходит комикс? Познавательный и жизнеутверждающий.

Если плеснуть в глазные яблоки ледяную воду, а потом – горячую, то мерцающая картинка станет резкой, чрезмерно яркой, лица героев вытянутся, карикатурно распухнут. В старшем, боссе, проявится хитрый и жадный жлоб, а в младшем читатель угадает наивного романтического дурака.

3

Нет, сейчас такие картинки нам не нужны, рассудил подследственный мальчик, интенсивно действуя зубной щеткой и подглядывая за собой в крошечное зеркальце. Оттуда к нему выныривал его собственный, яростно, по-лошадиному вывернутый глаз. Нам нужны полное спокойствие и исключительнейшее хладнокровие.

Итак, планы подкупа генералов рухнули. Блицкриг не удался. О быстрой победе над тюрьмой не может быть и речи. Но мальчик-банкир привык думать о себе как о твердом и неуступчивом человеке. Он не оставил намерений преодолеть тюрьму.

Там же, в кабинете для допросов, пять дней назад, наедине с адвокатом, он попросил ручку и бумагу и написал жене письмо. Смысл двух абзацев сводился к тому, что он вернется, обязательно и очень скоро.

Мальчик пережил мучительные минуты, сочиняя письмо любимой. Ближе этой взбалмошной, крикливой блондинки с огромными зелеными глазами у него никого не было. Однажды он позвал ее в свою дурную жизнь, посулив великую любовь. Деньги не обещал: тогда, в тысяча девятьсот девяносто первом, все его имущество сводилось к потертой кожаной куртке, сапогам-«казакам» и дребезжащему автомобилю. В качестве приложения проходили твердо сжатые губы и взгляд, полный холодной решимости добиться своего. Восемнадцатилетняя девушка согласилась.

Сейчас, угодив за решетку, подследственный мальчик понимал, что обязан осторожно подгонять одно слово к другому. Первый вариант записки был разорван в клочья. И второй. И третий. Рыжий лоер терпеливо ждал, деликатно отводя глаза. В конце концов правильные фразы составились.

В постскриптуме – признание, вышедшее из самого центра души.

Я ЛЮБИЛ, ЛЮБЛЮ И ВСЕГДА БУДУ ЛЮБИТЬ ТЕБЯ, МОЯ ЕДИНСТВЕННАЯ, ДОРОГАЯ, ЛЮБИМАЯ ДЕВОЧКА.

Письмо заканчивалось списком нужных книг и просьбой прислать их в изолятор так быстро, как только можно.

Мальчик был весьма упрям. Сейчас, отсидев тридцать пять дней, догадавшись, что его предали, он не только не отчаялся – он ощутил, что его силы удесятерились.

С боссом или без босса, с деньгами или без денег, но он выйдет из каземата. Он скорректировал свою тактику и стратегию. Теперь вынужденное безделье он задумал заполнить непрерывными, изматывающими, изощренными, переходящими одна в другую тренировками тела и мозга. Он вознамерился закалить себя. Превратить в несокрушимого бойца.

– Я оберну весь вред каземата себе на пользу,– решил он. – И восторжествую над решетками, стенами, вертухаями, над баландой и необходимостью спать при свете, над прочими наивными мерзостями зарешеченного заведения!

– Я вашей тюрьмы не боюсь! – шептал он про себя, а чаще даже не шептал, а произносил в уме. – Я ее преодолею! Я ее игнорирую!

Скинув с себя нательную рубаху, он бросил несколько горстей воды на плечи и грудь, растерся ладонями, задрожал от холода и энергично осушил торс узким тюремным полотенцем.

Старался не шуметь – иначе соседи окажутся недовольны. В его планы не входило причинение неудобств сожителям по застенку. Он проявлял скромность и вежливость. Он осторожничал. Часто он совсем не знал, как себя вести. Многие простые ситуации ставили его в тупик. Но он быстро учился, он схватывал на лету, он старательно постигал все тонкости прихотливого тюремного быта.