Том 22. Письма 1890-1892 - Чехов Антон Павлович

Суворину А. С., 1 апреля 1890^*

797. А. С. СУВОРИНУ

1 апреля 1890 г. Москва.

1 апрель.

Христос воскрес! Поздравляю Вас, голубчик, и всех Ваших и желаю счастья.

Уезжаю я на Фоминой неделе или несколько позже, смотря по тому, когда вскроется Кама. Скоро начну делать прощальные визиты. Перед отъездом я буду просить у Вас корреспондентского бланка^* и денег. Первый пришлите, пожалуйста, а насчет вторых надо погодить, так как я не знаю, сколько мне понадобится. Я теперь собираю с лица земли принадлежащие мне капиталы, еще не собрал, а когда соберу, видно будет, чего мне недостает.

Семья обеспечена до октября — в этом отношении я уже покоен.

Да, Ежов грубоват. Это плебей, весьма мало образованный, но неглупый и порядочный. С каждым годом он пишет всё лучше и лучше — это я констатирую. Вы пишете, что его фельетон имел успех. Если это тот, в котором идет речь о попе^*, то спешу заявить, что я не исправлял его. По-моему, теперь Ежову как работнику пятак цена, но через 5-10 лет, когда он станет постарше, он будет нужным человеком. Главное, он порядочен и не пьяница. Есть другой, Лазарев, — это тоже хороший человек.

Вчера я прочел Ежову письмо Алексея Алексеевича^*, который пишет, что Вы предлагаете ему, Ежову, аванс в 100 рублей. У Ежова жена больна чахоткой, нужно везти ее на юг, и от аванса он не отказывается, находя его своевременным. Он просит Вас прислать ему 100 рублей и просит также, чтобы контора удерживала в счет аванса не весь гонорар, а только половину. Всё это прекрасно, но я прошу позволения вмешаться и выдать ему сей аванс не теперь, а накануне его отъезда. Если позволите, я выдам ему сто рублей, когда он придет ко мне прощаться. Раньше выдавать нельзя, так как он потратит на чепуху и чахоточной жене его придется ехать в III классе.

Теперь об Островском^*. Ответьте мне что-нибудь. Вы обещали издать рассказы его сестры. Напишите же, когда книга начнет печататься. Вся фамилия Островских томится.

Если у Алексея Алексеевича в самом деле полип, то излечить его насморк так же легко, как выкурить папиросу. Но едва ли у него полип.

Пришлите мне мой водевиль «Свадьбу»^*. Если потеряли, то так тому и быть, отслужим сему водевилю панихиду.

Вчера был у меня один актер, участвующий в пьесе Маслова^*. Не бранится. Значит, пьеса идет хорошо. Он уверял меня, что «Севильский обольститель» не оригинальная пьеса, а перевод.

Вы браните меня за объективность^*, называя ее равнодушием к добру и злу, отсутствием идеалов и идей и проч. Вы хотите, чтобы я, изображая конокрадов, говорил бы: кража лошадей есть зло. Но ведь это и без меня давно уже известно. Пусть судят их присяжные заседатели, а мое дело показать только, какие они есть. Я пишу: вы имеете дело с конокрадами, так знайте же, что это не нищие, а сытые люди, что это люди культа и что конокрадство есть не просто кража, а страсть. Конечно, было бы приятно сочетать художество с проповедью, но для меня лично это чрезвычайно трудно и почти невозможно по условиям техники. Ведь чтобы изобразить конокрадов в 700 строках, я всё время должен говорить и думать в их тоне и чувствовать в их духе, иначе, если я подбавлю субъективности, образы расплывутся и рассказ не будет так компактен, как надлежит быть всем коротеньким рассказам. Когда я пишу, я вполне рассчитываю на читателя, полагая, что недостающие в рассказе субъективные элементы он подбавит сам. Будьте благополучны.

Ваш А. Чехов.