Санькя - Прилепин Захар

Саша искренне смеялся умелым рассказам Матвея, но в то же время затылком, что ли, или позвонком каким-то чувствовал легкий ноющий холодок — от того, что он пообещал сделать и что сделает обязательно.

Отвлекся, когда вдруг понял, что мама сделала в своей комнате телевизор потише — ее явно интересовало, что они здесь так смеются.

Когда провожал ребят, они «вписались» в пустую квартиру одного из местных «союзников», а на другое утро уезжали дальше, по Руси, — мама вышла в прихожую. Попрощалась с Матвеем и Лешей, внимательно вглядываясь в их лица.

— Ну, что, мам? — спросил Саша нарочито бодро, закрыв дверь. Глянул в зеркало, ощерился, так и не привыкнув пока к своему новому зубу.

Она покачала головой и ничего не ответила.

Саша, влекомый чем-то, прошел за ней на кухню — пацаны сами помыли за собой тарелки, и матери пришлось лишь смахнуть крошки со стола да чайник включить.

— Саш, может что-то случиться? — спросила она, с ударением на последнем слове.

И вопрос ее касался не того, чему они смеялись только что на кухне, а чего-то иного, матерью смутно понимаемого.

— Ну что, мам, может случиться? Ну, явятся как-нибудь товарищи в форме, будут тут рыться в моих вещах. Просто для профилактики.

— Стыдно ведь, Саш.

— За нас стыдно? — удивился Саша. — Стыдно за них. Придут взрослые мужики с пистолетами на боку. Будут газеты ворошить мои, в столе лазить. За них стыдно, за них.

— Ну что мне до них…

— А до кого тебе «что»?

— До тебя.

— Мама, ну они же твари, ты же сама это видишь. Все они.

— Я вижу.

— Их надо наказывать!

— Надо.

— Они делают омерзительные вещи изо дня в день.

— Сынок, одно дело, когда дурные поступки совершают они. А другое дело — когда их будешь совершать ты.

Саша хотел было ответить, что не собирается совершать дурных поступков, но осекся, махнул рукой и быстро вышел.

Пока шел до своей комнаты, повторял бездумно: «Ничего не хочу знать, ничего не хочу знать».

Упал на кровать. Вспомнил Негу, Негатива. Лицо его, всегда суровое, с внимательными глазами. И Позика вспомнил.

«Ненавижу…» — сказал, хотел еще при этом ударить рукой по стене, но не стал. И так было ясно, что — ненавидит и — не передумает.

— Верочка тебе какая-то звонит, — сказала мать, заглядывая в комнату к Саше.

С недавнего времени она ходила с ним, вернее — за ним — тонкая, несимпатичная, но молодая, с острыми лопатками, белыми ножками прямыми… Саша все вспоминал, как она потянулась за ним сквозь кордон, а ее оттолкнули мужики в армяках…

У нее в сарае Саша решил сделать схрон флагов и транспарантов — раньше все это у Неги хранилось, но его взбешенная мать выкинула на улицу партийную атрибутику. Хорошо еще, Позик все подобрал. Таскаючи красные стяги и длинные древки в сарайчик, Саша свыкся с Верой.

— Чего, Вер? — спросил, взяв трубку телефона.

— Можно, я приду?

— Приходи.

* * *

Поначалу этому парню не доверяли, но ему явно было плевать — доверяют или нет. Он и сам никому не верил. Невысокий, но очень крепкий, с почти круглыми плечами, с шеей прокаченной, весь, казалось, сотканный из нечеловеческих, медвежьих или бычьих мышц. Смотрел исподлобья, улыбка была неприятной — зубы обнажались, словно с усилием, и глаза щурились — вот и вся радость человечья. Но даже такая гримаса редко появлялась на лице его — в основном, когда кто-то из местных, Сашкиного отделения «союзников», совершал уж совсем безбашенные поступки. Олегу нравилась эта безбашенность. Его Олег звали.

Он любил драки, был агрессивен, а скорей, даже жесток. Служил в Чечне, дембельнувшись, устроился в ментовский спецназ, снова поехал в Чечню и накатал пять командировок…

Потом его выгнали из спецназа — в своем родном городе Олег при задержании избил «серьезного человека», брата прокурора города. «Серьезный человек» сам был не прав, но в этом никто разбираться не стал.

Олег обиделся, он вообще был дико обидчив, и, признаться, «союзников» недолюбливал — за то, что многие из них в армии не служили, не хотели «качаться» и вообще вели себя не по-мужски — в его, конечно, понимании. Раскрашивали город по ночам, помидорами бросались, устраивали концерты, где собиралась пьяная и шумная, волосатая, псиной припахивающая публика, сами пели под гитары глупые песни… «На хер вас…» — говорил Олег, но на собрания все равно приходил, несколько раз хорошо помогал «союзникам». «На хер вас, на хер, — повторял он, — просто податься некуда. Хоть бы какие-нибудь псы злые собрались в партию… Вывелись, что ли, все?» Олег брал на себя обязанность общаться на митингах с милицией — со своими сослуживцами он иногда договаривался, рядовые к нему до сих нормально относились, хотя и называли ебанутым за дружбу с «союзниками».