Том 1. Камни под водой - Конецкий Виктор

Далеко внизу белые усы пены отходили от носа шхуны. Марсовая площадка то повисала над водой, то стремительно проносилась над палубой… Да, он победил тогда в себе страх и принимал потом похвалы как честно заслуженные.

— Десять градусов вправо по компасу. Держите на вход в пролив, — спокойно приказал Антоненко и взял бинокль. Никто из окружающих его людей не мог догадаться о том, что командир волнуется сейчас и не до конца уверен в себе. Любому начальнику надо быть немного актером — уметь скрывать то, что чувствуешь на самом деле, и показывать только то, что считаешь нужным показывать, — так думал Антоненко. Но любой актер перестает быть актером, если нет зрителей. Также и для него было всегда важно видеть и чувствовать вокруг себя людей — зрителей, когда наступает напряженный момент. Играя роль, Антоненко и действовать на самом деле начинал так, как должен был бы действовать разыгрываемый им герой, поэтому вся эта игра помогала ему, и в мыслях он не отделял себя от того, кого он играл. Внешне в момент опасности Антоненко обычно становился намеренно медлителен и старался говорить, не повышая голоса.

Ничего особенно трудного не было в том, чтобы провести судно этим проливом, если бы видимость все время оставалась хорошей, но на Севере погода изменчива, капризна, и Антоненко, конечно, знал это. Температура падала. Ртуть в термометре подбиралась к пятнадцати градусам. В любой момент прохваченный морозом водяной пар может превратиться в туман, густой душной пеленой закрыть все вокруг. Тогда трудно будет пробраться сквозь узкость — створных огней не разглядит даже самый зоркий глаз.

Антоненко приказал прибавить оборотов. Узкая щель пролива впереди по курсу была заполнена мраком.

«Нужно экономить время. Нужно, — еще раз подбодрил себя лейтенант. — Переборки у лихтера слабые. Нужно торопиться». И в то же время все сильнее и сильнее начинал чувствовать своим моряцким чутьем, что туман будет. Будет, черт возьми. Хотя сейчас видимость превосходная.

Они вошли в пролив, и теперь никакие силы не могли бы заставить Антоненко повернуть назад.

Отблески сияния, будто легкий голубоватый дымок, скользили по береговым сопкам. На левом — высоком и обрывистом — берегу мигал маяк. Каждые полминуты он медленно, как подмокшая спичка, начинал разгораться, потом вспыхивал лучистым белым огнем и быстро гас. Вокруг бота теперь сгустилась тишина, потому что волны перестали разбиваться о борта, и только ветер посвистывал в оконной раме и сигнальных фалах да перестукивал двигатель. Но эти звуки были привычны и не замечались. Зато тишина промерзших скал и пустынных сопок на близких берегах была так явственна, что, казалось, ее можно ощутить как прикосновение чего-то холодного и упругого.

— Хорошо-то как, товарищ командир, — прошептал оживший рулевой. — Красота какая!

— На руле стоите! Помалкивайте, — буркнул Антоненко. Ему было не до красот вокруг.

Туман появился, когда прошли маяк. Будто кто-то начал вытаскивать из воды слой за слоем мокрую папиросную бумагу. Ветер трепал и рвал ее, комкал.

Антоненко чертыхнулся и вышел на крыло мостика. Он все еще не убавлял ход. Сквозь завесу тумана в бинокль можно было разглядеть три темных пятна — Три Сестры. Этого пока хватало для ориентировки. Лицо сильно мерзло, в горле першило от морозной сырости.

И Гуров и Сапухин тоже вышли на мостик. Ни тот, ни другой не были судоводителями и ничем не могли помочь командиру. Но самое их присутствие и уважение, с которым понимающие люди следят, как кто-то другой делает трудную и опасную работу, было приятно ему.

— На якоришку становиться не будем, лейтенант? — спросил Сапухин. И в его голосе звучало это вот уважение.

— Не будем, мичман. Ждет баржа-то.

— Ждет. Это точно.

— А ход немножко убавим, — сказал Антоненко, будто советуясь с мичманом. Он ни за что не стал бы говорить с такой интонацией, если бы не был уверен в том, что Сапухин ничего не может ему советовать.

— Сбавить ход завсегда лучше, — согласился Сапухин. Антоненко не слушал его. «Сбавлю ход — понесет течением с фарватера, — думал он. — Не сбавлю — еще хуже может быть, если на камни вылезешь…»

Туман все густел. Неприятное это чувство, когда впереди ни черта не видно, когда в таком узком проливе уже не может помочь компас, когда поздно поворачивать назад и когда самый верный выход — стать на якорь. Но стать на якорь означает задержку, которой никто не простит командиру судна, идущего на спасение.