Сердце на ладони - Шамякин Иван Петрович

Галина Адамовна глотала строчки. В сердце хлынула волна благодарности к женщине, которую, кстати сказать, она так и не видела. Конечно, Зося Савич любила ее мужа и понимала, что это может привести к беде… А ведь она сама хлебнула горя полной мерой. Отсюда это благородство! Истинное. Без фальши. Без позы. Самоотверженное. Так могла поступить только женщина; которая любит его не менее сильно, чем она, Галина. Но теперь в ней нет ни ревности, ни злобы. Она благодарна той, другой, и по-женски жалеет ее.

«В самом деле, куда она могла уехать в такую пору?» Галина Адамовна поглядела в окно—мороз заткал стекла причудливыми узорами. Ей стало холодно. За спиной ее Антон проговорил:

— Стыд. Какой стыд!

Он сидел за столом, тер ладонью широкий лоб.

Теперь Галина Адамовна и мужа прекрасно понимала, и тоже пожалела. Подошла неслышно, мягко положила руки на сильные его плечи. Помолчала. Он тоже словно затаился, словно ожидал, что будет дальше.

— Тебе тяжело?

— Мне стыдно.

— Ты любишь ее?

Он передернул плечами, точно хотел сбросить ее руки.

— Опять ты со своими глупостями. Да пойми ты наконец, что это нелепо… — Слова эти надо бы крикнуть, а он говорил тихо, усталым голосом. Он не в состоянии был даже возмутиться в полную силу. Да и к чему?

Она прижалась щекой к его голове, вдохнула знакомый, родной запах волос, и лицо ее засияло от счастья.

— Если бы ты знал, как я люблю тебя, ты не называл бы это глупостью, ты понял бы…

— Я знаю, как ты любишь меня. Но пора бы уже твоей любви стать умнее.

— Любовь никогда, не бывает умной, — ответила она старой книжной истиной. А ему, умудренному жизнью, эти слова показались почти откровением. Он подумал; «А правда, существует ли она, умная любовь?»

Она боялась шевельнуться, словно счастье могло упорхнуть или выплеснуться через край. А она дорожила каждой его каплей.

Они долго молчали. Говорят, мозг излучает электрические импульсы. Если б Галина Адамовна обладала способностью улавливать их, то обнаружила бы, что мозг его в эту минуту стал радиотелескопом, разыскивающим, в бескрайности вселенной потерянную звездочку. Где она? Куда скрылась?

Наконец Галина Адамовна спросила:

— Будем обедать?

— Будем обедать.

Она оторвалась от него, выдвинула ящик серванта, вынула белоснежную скатерть, одним взмахом покрыла стол. Антон Кузьмич встал, чтоб не мешать, отошел к окну. Жена выбежала на кухню, мигом вернулась с тарелками, с приборами.

— Мы не встречали Новый год.

— Не встречали.

Он не видел, как она исчезала и появлялась вновь. Когда-то он любовался ловкостью жены в работе: все горело у нее в руках. Теперь он думал о другом.

— У нас не тронут весь новогодний запас вина. Что ты будешь пить?

— Все равно.

— Шампанское?

— Лучше коньяк.

— Может быть, позвать Кирилла?

— Как хочешь.

— Нет. Я хочу быть с тобой. Чтоб никто не мешал. Дети ушли на каток. Им хотелось за город, но они не рассчитывали, что ты так рано придешь.

— К ночи подморозило.

— Да… Пятнадцать уже.

— В поле, наверно, больше.

— Натка, коза упрямая, легко одета. Боюсь, не простудилась бы.

— Наташа не простудится.

— Прошу вас, доктор, к столу.

За несколько минут она хорошо и красиво сервировала стол. У этой женщины свой талант: она хорошая мать и хозяйка. Каждому свое.

Они сели за стол друг против друга. Галина неотрывно, с нежностью и умилением глядела на мужа. Это умиление смутило Яроша. Он отвел глаза и занялся бутылками. Долго откупоривал бутылку с коньяком. Еще дольше, с особой осторожностью — не залить бы скатерть! — шампанское.

Галина любовалась его большими красивыми руками, точными движениями.