Орлиная степь - Бубеннов Михаил Семенович

— Втравил ты меня!.. — со злобным стоном, чуть не плача, бросил он вдруг в сторону Дерябы, как это случалось уже не однажды за эти две недели воровской жизни. — Ведь когда шли, давал же ты слово: только попугаем… Помнишь? Сколько я просил тебя: не бесись, не лезь с ножом!

— Замолчи, зануда, давно уже все сказано! — прорычал Деряба в бешенстве. — Ты же своими глазами видел, как все вышло! Он же узнал меня!

— А ты не рычи на меня! Не бросайся! — прокричал Хаяров, вновь стараясь показать свою независимость. — Ишь ты, разрычался! Ты вот лучше скажи-ка: убил ты человека, а что доказал? Кто испугался-то? Как ветром сдуло отсюда бригаду, да? Сдуло? Эх ты, пророк! Как работала, так и работает! Ну, что на это скажешь? Есть на свете патриотизм или нет?

— Ты что, тоже идейным стал?

— Да уж лучше, чем мокрым делом…

— Замолчи, гад, а то глотку вырву! — заорал Деряба, вскакивая со сжатыми кулаками; похудевшее, бородатое лицо его горело, а глаза побелели от злобы. — Я его спасаю, гада, а он на меня? Ты долго будешь? Молчишь? Вот так-то, лучше: прикуси себе, зануда, язык! И помалкивай…

Вышли они на берег, когда скрылось солнце.

Ужинали в землянухе, на полу, перед очагом, в котором дотлевала аленькая кизячья зола. Деряба ел неохотно и, как только Иманбай, сидевший у застолья, помолился, сказал ему, чтобы он дал двух коней и сам проводил их до станции. Поймав удивленный взгляд Хаярова, Деряба как бы пояснил:

— До станции Кулунда.

Иманбай долго сидел, не отвечая, устремив взгляд вверх, как и во время молитвы, внешне спокойный, но по тому, как легонько подрагивали его веки, чувствовалось, что решение гостей об отъезде вызвало у него множество мыслей, и скорее тревожных, чем радостных.

— Зачем ночью-то пойдем? — спросил он наконец, так и не меняя молитвенной позы. — Луна нет. Дорога нет.

— Нам на утренний поезд надо, — сказал Деряба.

— На вечерний можно.

— Ну, ты нас не учи, — строго косясь, одернул Деряба хозяина. — Мне неохота лишнюю ночь спать вот в этой духоте… Надоело.

Пока шел этот разговор, Хаяров осторожно наблюдал за Иманбаем. Не было никаких сомнений: старик окончательно прозрел и догадался, кого он приютил в своей землянухе, чью водку; доставленную с Черной проточины, пил две недели. Один раз Иманбай коротко переглянулся со своим сыном Гаязом, и Хаяров понял: хозяин сказал сыну взглядом, что тот давно прав, относясь к гостям враждебно, а он, старый дурак совсем ослеп — не разглядел, кого пустил в свой дом… «Поведет ли он в Казахстан, когда мы потребуем этого в пути? — подумал Хаяров. — Не заведет ли он нас, как Сусанин? Ой, выдаст! Ой, по глазам его вижу! Тьфу, влопались! Да я-то за какую-такую вину? За что мне-то сгубил, гад, всю жизнь, а?»

Еще раз переглянувшись с сыном, Иманбай заговорил с ним по-казахски.

— Что ты ему говоришь? — перебил Деряба старика.

— Говорю: иди лови коней, — с неподдельным удивлением ответил Иманбай. — Сам просил. Ехать надо — конь надо…

Указав Дерябе глазами на Гаяза, который уже направлялся к двери, Хаяров сказал:

— Я схожу помогу ему.

— Сходи, — быстро согласился Деряба, поняв, что Хаяров ради предосторожности решил не сводить глаз с молодого табунщика.

Гаяз и Хаяров вышли из землянухи, а через несколько минут вернулись с уздами и арканом в руках. Молодой казах о чем-то заговорил с отцом на родном языке.

— О чем это вы? — вновь перебил их Деряба, приподымаясь с кошмы, где собрался было отдохнуть.

— Он спрашивает, каких коней ловить надо, — спокойно ответил Иманбай, казалось совершенно не придавая значения подозрительности гостя.

— А-а, — протянул Деряба, отворачиваясь от старика, и вновь примеряясь, как лучше улечься на кошме.

Той же секундой Иманбай со всей силой, какая скопилась загодя в кулаке, ударил Дерябу по уху и, проворно вскочив, навалился на него и вцепился в его шею. Хаяров и Гаяз молча бросились помогать старику, собираясь тут же связать Дерябу, как успели договориться об этом, когда брали узды и аркан, но Иманбай вдруг заорал благим матом: Деряба зубами впился в его руку. Несколько секунд всеобщего замешательства — и удачно начатое дело было испорчено. Разъяренный Деряба был уже на ногах и, остервенело разбросав всех в стороны, чуть не разнеся в прах землянуху, вырвался на волю.

У Дерябы оставался один путь — бежать к той поляне-логову, где провалялся он в безделье две недели, а там к лодке… Будь в его руках ружье, он легко ушел бы в степь. А что сделаешь с ножом? Ему могли перебить картечью ноги, а потом взять живьем, что и было, вероятно, задумано подлым Хаяровым ради спасения своей шкуры. Вот и оставалось: скрыться на лодчонке, а там где-нибудь высадиться и уйти в степь.