Том 2. Кто смотрит на облака - Конецкий Виктор

— Теплоход «Невалес»! Я «Воровский»! Сообщите ваши запасы соли.

— «Воровский»! Я «Невалес»! Имею на борту две тысячи тонн глауберовой соли, следую Геную, что вам нужно?

— Срочно нуждаемся поваренной соли.

— Повторите!

— Срочно нуждаемся столовой соли!

— Какой у вас груз?

— Имеем на борту триста двадцать пассажиров.

— Протухли они у вас, что ли?

— Почему протухли?

— Зачем вы собираетесь их солить?

— В штормовых условиях потеряли запас своей соли. Сообщите, сколько можете дать.

Откуда на обыкновенном грузовом судне может быть лишняя соль? Там экипаж максимум тридцать — сорок человек.

Наши пассажиры привыкли питаться хорошо, и даже слабые попытки перевести их на сухой паек закончились скандалом.

И мы начали благословлять директора Жору — в сложившейся ситуации пароходство должно было разрешить заход в Англию или Францию.

Мы уже шесть раз пересекли Атлантический океан и имели моральное право передохнуть денек в симпатичном заграничном порту.

Неуверенная мечта о таком заходе давно жила в экипаже. И к осуществлению мечты прилагались даже усилия. Например, в прошлом рейсе было отмечено, что вода, которую мы брали на промысле — канадская или американская вода, — имеет не наш вкус и цвет. Были высказаны предположения, что водяные танки водолея недостаточно чисты. Если бы нам удалось доказать дурное качество воды, заход в симпатичный заграничный порт стал бы неизбежной реальностью. Поэтому авторитетная комиссия в составе старпома, доктора и предсудкома нацедила воды в бутылку из-под рома, опечатала, составила акт и вручила бутыль капитану.

Михаил Гансович принял от комиссии бутыль с водой и торжественно поставил ее в свой холодильник, чтобы в Мурманске сдать воду на анализ.

Дней через пять старпома осенило.

Мы играли в «козла» спокойным вечером, когда он вдруг схватился за голову и застонал:

— Пареньки, что мы сделали!

— Что?!

— Нельзя было в холодильник! Теперь от холода микробы сдохли!

И все мы вспомнили, что питательный бульон для микробов специально подогревают, чтобы микробы лучше размножались.

Спокойный, как катафалк, Михаил Гансович отправился в каюту, вытащил бутыль из холодильника и поставил ее за грелку отопления.

Михаил Гансович был удивительно добрый и покладистый человек. Вот уж кто никогда не трепал нервы экипажу без нужды, так это он. За исключением английских команд, конечно. А получить разрешение на заход в загранпорт ему было важно, чтобы поупражняться в произношении с настоящими англичанами.

Но, очевидно, было поздно. Очевидно, эти подлые микробы оказались нежизнестойкими и сдохли в холодильнике, потому что анализ ничего для нас положительного не дал.

Теперь наш малосольный, многострадальный теплоход получил шанс передохнуть денек в Плимуте или Гавре.

Встречный «Ржев», который мог дать нам приличное количество соли, попал в туман на подходах к Зунду и застрял у Борнхольма.

Оставался «Северодвинск». Он шел в Кильский канал впереди. Капитан «Северодвинска» оказался ворчливым и непокладистым. Он сообщил, что может дать любое количество соленой воды, но ему скоро направо, а нам налево, и ждать он не будет, потому что торопится в Ригу на ремонт. Ясно было, что в Риге капитан собирается удрать в отпуск и ему важен каждый час. Но пароходство велело ворчливому капитану ждать нас у Булони.

Была глухая ночь, кромешно черная. И глаза так привыкли к темноте, что слепил огонек сигареты. И слепил даже слабый отблеск палубных огней на пене волны, отброшенной носом судна. И слепили вспышки маяков на морском проспекте Па-де-Кале.

В небе метались между Францией и Англией маленькие самолетики, неся на крыльях красные огоньки. И чего им не спалось? По-моему, это были частные самолетики и летали они из закрывшихся английских ресторанов в ночные французские. Летали пареньки, как у нас говорят, «добавить».

А по проспекту плыли бессонные трудяги корабли, цугом, как лошади в обозе.

И Михаил Гансович не уходил спать, белел рубашкой у окна рубки.

За восемнадцать миль Булонь появилась на экране радиолокатора сигналом, отраженным каменными молами.

С запада в Булонь следуют створом городского собора и форта на горе Ламбер. Почти посредине этого прохода лежит затонувшее судно с опасной глубиной пять метров. Над судном горит вечный огонь, то есть оградительный буй. Называется буй «Офелия». Набережная в городе носит имя Гамбетты. Возле набережной толкутся борт к борту рыболовные суденышки.