Орлиная степь - Бубеннов Михаил Семенович

У рыдвана он остановился, вытер треухом вспотевший лоб и виновато улыбнулся, блеснув зубами.

— Все ноги сбил.

Но только он хотел сесть в рыдван, как Тоня, гикнув, дернула вожжи. От неожиданности Соболь отшатнулся назад и вскинул руки.

— Тонька, стой! — закричал он. — Не дури! — …гоняй! — донеслось до него вместе с грохотом рыдвана,

— Ошалела девка.

Соболь остановился, шевеля побелевшими ноздрями.

Тоня думала, что сможет быстро осадить Соколика, но он, дикий и уросливый, неожиданно закусил мертвой хваткой удила и, горячась, понесся по степи. Пролетев метров пятьсот, он неожиданно резко осадил, захрапел, и по его золотистой бархатной спине волнами пошла дрожь. Путаясь в вожжах, Тоня успела заметить, как недалеко от тропы, по левую сторону, тяжело хлопая крыльями и не успев еще убрать когти, поднимался темно-рыжий с проседью беркут… В тот же миг, весь дрожа, Соколик стремглав кинулся вперед, и грива его, поднятая ветром, забилась под дугой.

«Разнес! — поняла Тоня. — Разнес!»

Намотав вожжи ыа руки, Тоня со всей силой уперлась ногами в передок рыдвана и откинулась назад, но конь, словно и не почуяв этого, летел во весь мах, широко раскрыв глаза, брызгая пеной. На поворотах закидывало то правое, то левое заднее колесо рыдвана; вскоре из него выбросило Ванькино ружье. Лицо Тони горело темным румянцем, она кусала губы и, едва сдерживая стон, все рвала и рвала вожжи, но с каждой секундой степь все стремительней летела ей в глаза… Попалась ложбинка, залитая водой. Тоню обдало, как из пожарного шланга. Через секунду конь выхватил рыдван на сухое и понес дальше, уже без тропы. Тоню бросало туда и сюда; она вскрикивала, боясь вылететь из рыдвана, и с ужасом перехватывала вожжи; ее лицо и волосы были забрызганы грязью…

И вдруг, точно поняв что-то, Тоня схватилась левой рукой за передок рыдвана и начала остервенело хлестать Соколика вожжами. Конь понес еще с большей яростью, закидывая задние ноги чуть не до самых гужей; с боков его слетали хлопья пены; он весь был в огне, им владела бешеная чужая сила, но, почуяв, что вожжи ослаблены, он безотчетно разжал ноющие зубы и выпустил удила. Тут же воспользовавшись его оплошностью, Тоня опять рванула вожжи, да так, что у коня потемнело в глазах. Он в бешенстве начал делать судорожные прыжки, уже не видя ничего впереди, а Тоня рвала и рвала ему удилами губы… Вскоре они были у Заячьего колка. Но тут случилось неожиданное: под правой рукой Тони с треском лопнула вожжа. Тоня опрокинулась в рыдван и из последних сил натянула левую вожжу; еще не овладев собой, конь круто завернул в колок. Тоня ахнула и зажмурилась, увидев впереди белый частокол. Раздался треск. Левое колесо отлетело в сторону, рыдван сорвало с курка…

Добравшись до бригадного стана, Ванька Соболь повесил на сук березы, близ кухни, ружье и связку дичи, обтер горячее лицо и, замирая от стоявшей вокруг тишины, осторожно приблизился к палатке, разбитой невдалеке от пруда. В палатке толпилась почти вся бригада. Никем не замеченный, Соболь, придерживая дыхание, остановился у входа. Из глубины палатки он тут же, не веря своим ушам, услышал голос Кости Зарницына и внезапный смех Тони. Если бы Соболь застал Тоню при смерти, у него не могло бы сердце похолодеть сильнее, чем в эти секунды…

Опасливо, виновато, словно подглядев что-то запретное, Ванька Соболь отделился от палатки, как тень, и медленно побрел в колок, едва волоча ноги по шуршащей прошлогодней листве. На пути попались кусты желтой акации. Не видя, что их легко обойти, Соболь полез в гущу корявых, колючих зарослей. Потом на небольшой полянке попалась лужа почти до колен — он пересек ее напрямик. Соболь не помнил, как очутился на южной опушке колка и случайно натолкнулся на разбитый рыдван. Совсем обессилев от усталости и горя, Соболь свалился в рыдван и погрузился в тяжкий сон.

За ужином бригада всячески восхваляла охотничьи доблести Ваньки Соболя. Но Соболь, не слушая болтовню ребят, безмолвно сидел у костра. После чая бригада сумерничала; хотя и было холодновато, никто не уходил в палатку, все расположились вокруг огня; всем уже полюбились степные вечера с негромкими разговорами, приглушенными взвизгиваниями и смехом девушек в полутьме, мелодиями гармонии и песнями…

Костя Зарницын, как всегда, затейничал, зазывал к себе девушек:

— Ласточки залетные, сюда! Ближе ко мне! Ванька Соболь всячески избегал смотреть в ту сторону, где была Тоня. Покусывая черную прядь чуба, он со скрытой думой все смотрел и смотрел в огонь…