Том 2. Кто смотрит на облака - Конецкий Виктор

Ниточкин вспомнил, как Джордж залез в торпедный аппарат и как им выстрелили вместо торпеды. Ниточкин засмеялся. Это был уморительный фильм. Англичане умеют смеяться над собой, когда им это разрешают.

— Так вот, ты мне напоминаешь Джорджа, — сказала она.

Он постарался представить Джорджа. Актер был щупл, некрасив и чем-то похож на обезьяну. И Ниточкин не знал, хорошо или плохо напоминать Джорджа из Динки-джаза.

— Он умел жить легко, весело и смело. И мне показалось, что ты такой же.

— Ты странная женщина, — пробормотал Ниточкин. Он обиделся.

— Я женщина по одним первичным признакам, — сказала Веточка и открыла глаза. — Ты обиделся на меня?

— Немного. Ты куда-то уходишь. К кому-то другому.

— Нет, ты уж мне верь.

— Пожалуйста, люби меня! — сказал Ниточкин. — Я так давно ищу женщину, которая была бы внутри мужчиной.

За стеной часы пробили два удара.

— Ты попадал в передряги?

— Рано или поздно в них попадешь, если сам к ним стремишься.

— Расскажи мне что-нибудь самое страшное.

— Трудно жить на свете пастушонку Пете, погонять скотину длинной хворостиной… — пробормотал Ниточкин, вспоминая что-нибудь страшное. — Самое плохое — недостача груза… Или когда секретную карту потеряешь.

— Нет, ты расскажи что-нибудь красивое и опасное. Ведь было же у тебя хоть разочек?

— Я понял, — сказал Ниточкин. — Было такое! Мы дору потеряли — лодку такую. А в ней контейнер с трупом зимовщицы. И вот я напросился идти за этой дорой на вельботе, а шторм был свирепый… Навались, девушки! — заорал вдруг Ниточкин и, взмахнув рукой, резко наклонился вперед. — Вместе гресть!

Веточка чуть не слетела с кровати.

— Ты что, совсем с ума сошел?! Я же говорю: соседи!

— Это я так на матросов орал, — объяснил Ниточкин. — Чтобы они не боялись. И помогло! Мы эту подлую дору поймали… Ты мое самое родное, — шепнул он, — самое нежное… Я тебя никому не дам обидеть, ты мне веришь?

Она не стала отвечать ему словами, она обняла его. И они очнулись, когда окна стали синеть и по мостовой зашаркала метла дворника.

— Только не уходи от меня опять, ладно? — сказал Ниточкин.

— Ты не волнуйся. Когда тебе кажется, что я ухожу, это я просто думаю.

— О чем?

Как она могла объяснить, если сама не всегда знала. Она не заботилась об устройстве своей жизни, о своем здоровье, потому что все спрашивала себя: «Зачем заботиться? Зачем беречь себя?» И когда она думала об этом, мир бледнел и исчезал, она оставалась одна. И люди будили ее вопросом: «Веточка, ты где, собственно говоря, витаешь?» И говорили о ней: «Странная женщина».

— Я никуда, никуда не ухожу от тебя. Я просто дура, ты не обращай внимания, — с отчаянием сказала Веточка. — Старшие умнее нас, — продолжала она, все больше возбуждаясь и бледнея. — Вероятно, бури, которые они прошли, как-то особенно развили их мозг. Отец дал мне прочитать записки деда. Дед был чудак, я его совсем не помню… Он заставлял отца в день рождения читать газеты столетней давности… И вот у него написано, что только наш народ так привык к постоянному беспокойству, что, как высшего блага, желает на ночь друг другу «спокойной» ночи. А при разлуке говорит «прощай», то есть прости мне все, что я сделал тебе худого. А при встрече говорит «здравствуй», то есть желает здоровья… Я никак не могу найти в своей голове таких мыслей. Наше поколение долго было молодым и вдруг сразу начало стареть, дряхлеть…

— Ерунда это! Не хочу изучать себя! — громко сказал Ниточкин.

— Только давай будем тише.

— Ты в коммунизм веришь?

— Коммунизм победит обязательно, — сказала Веточка и закурила. — Примерно об этом сам Достоевский писал. Коммунизм победит на всей планете, писал он. И чем быстрее, тем лучше, движение к истине вечно. Я для коммунизма на любой фронт пойду. Но при всем при том я в него не верю как в конечное благо. Появятся новые гении и укажут новые дали и цели, и новый смысл, и новый символ.

— Конечно, потом будет что-то новое, кто об этом возьмется спорить? И совсем это не оригинальная мысль.

— Ей-богу, пришла оригинальная мысль! — сказала Веточка, схватила Ниточкина за уши, повернула его голову к себе и быстро поцеловала глаза.

— Какая мысль? Вот эта?

— Нет, я подумала, что ни в какой другой стране, кроме России, мужчина и женщина, первый раз очутившись вместе в кровати, не разговаривают о философии, политике и прочем. А им еще вот-вот расставаться надолго.