Колежма - Костюнин Александр Викторович

Александр Викторович Костюнин

Колежма

Белое море.

Уже от самого названия веет чем-то далёким, суровым. Произнесу эти два слова – и будто холодная сыпь солёной морской волны обдаст с головой.

Туда, на северные острова, поехал я в начале ноября со своим приятелем Сергеем Буровым на лосиную охоту.

В Беломорье все мужики «морехóцци». Вот к одному из них, Савве Никитичу Некрасову, в Колежму мы и отправились.

Сергей в двух словах объяснил:

– Савка – мой давний друг. Истый помор. Моряк. Горлопан. Они все горлопаны из-за этого моря – его ведь перекричать надо. К Савве приезжаешь, чувствуешь, он тебе рад. В душе у человека никаких тёмных закутков. Да там по-другому и нельзя. Сама природа такая.

Колежма – старинный посёлок на берегу Онежской губы Белого моря.

Ещё при Иване Грозном перешли колежемские земли вместе с рыбными ловицами и соляными варницами в собственность Соловецкого монастыря.

Приехали мы под утро. Был отлив. Вода ушла, обнажив размашистые отмели и бугристые острова из жёлтого песка. Мотобот у причала оказался на суше. Лежат на боку лодки, стоявшие в прилив на якорях, – вода сухá – кýйпога.

Я поднялся на глéдень.

Внизу рубленые дома, бáенки, ломаные линии изгородей из кольев, деревянные гати-мостовые, а дальше к горизонту – пустынная гряда холмов и почти плоская тундровая равнина.

И запах здесь держится иной – пахнет кáрбасами, просмолёнными их бортами. Стоит дух влажного песка, мха, сетей и рыбы.

Есть какая-то сила в этих домах, в этой природе, которая делает Север ни на что не похожим…

Савва Никитич оказался как раз таким, каким я себе и представлял: лет сорока, чуть выше среднего роста, крепкий, соломенные волосы, пшеничные усы, открытая улыбка.

Увидев Сергея, он шагнул навстречу, широко развёл огромные ручищи и крепко обнял:

– О, Чернобровый приехал!

* * *

На следующий день, когда мы остались с Буровым вдвоём, я не утерпел:

– Сергей, а почему он тебя «чернобровым» назвал?

– Отца так звали, и от него это прозвище перешло ко мне. Здесь никого по имени не зовут. У самого Савки прозвище Капитан.

Отчаливать мы решили в момент, когда силы прилива и отлива уравновешиваются, – матёра вода «стоит». В это время Луна, ровно сказочный гигант, после выдоха ненадолго замирает перед тем, как вновь глубоко вдохнуть морем.

Но до этого у Саввы Никитича было ещё одно важное дело.

Василий Шумов, сосед, попросил у него накануне мотоцикл. Он в ответ: «Я тебе дам, но токо верни не по частям». – «Савв, в восемь часов – пригоню под окно».

Но ни в восемь утра, ни в восемь вечера мотоцикл не появился.

– Порáто хоцю́ Ваську увидеть, на бедý об ём скуця́ю, – мечтательно произнёс Савва.

Ну, у поморов и речь… Для постороннего уха не сразу и понятная: «Говóря одна, да разны поговóрушки».

Дома Васьки не было. Савва пошёл искать. Я увязался за компанию. Одно беспокоило: как я с ним буду общаться? Он же толкует не по-русски.

Центральная поселковая улица круто сворачивала. Мы вышли из-за поворота. Впереди прямой участок дороги. Идут люди. Кто в магазин, кто куда. Женщины, детишки. День в разгаре. Савва увлечённо рассказывает мне что-то.

И вдруг – раз! Тишина. Замолчал. Остановился как вкопанный.

Чего это он? Весь напружинился, глаза устремились в одну точку, не моргает. Губами шевелит, но не молится. Проследил за его взглядом: на мостике, метров триста от нас, какой-то мужик. Может, Васька?

Савва набрал полные лёгкие воздуха и силой выплеснул:

– …ыблядок!

А я-то боялся, что он русского не знает.

– Утоплю, с-суку!!!

Матерки осколочными минами летели через весь посёлок по навесной траектории и кучно ложились рядом с Васькой. Смотрю, он заметался по мостику.

Неотвратимо, как Судный Час, Савва приблизился к нему.

– По кáльи-то те вот жарну щас!

Перед носом у Васьки, сурдопереводом, образовался кулачище размером с детский футбольный мяч. Мужичонка в ответ лишь шумно сопел и чесал лысину. Голова и плечи его непроизвольно подёргивались, не давая возможности и нам толком сосредоточиться. В том месте, куда он поглядывал, из-под воды торчал никелированный руль мотоцикла.