Вопрос Финклера - Джейкобсон Говард

Теперь уже она держала его за руки.

— Родители моей дорогой жены, — сказал он, — в чьих душах наверняка имелись крупицы добра — иначе они бы не произвели на свет такое сокровище, — были по сути своей людьми гнусными и презренными. Я прекрасно знаю, что сделало их такими; более того, я могу вообразить обстоятельства столетней или тысячелетней давности, которые могли бы иным образом сформировать сознание их предков и не зародили бы в них эту гнусность. Но я больше не собираюсь делать скидки на историю и придумывать оправдания. Мне надоело каждый раз убеждать себя, что очередной американский мошенник, приговоренный к ста пожизненным заключениям, только по чистой случайности является евреем. Когда какой-нибудь гадкорожий еврейский деляга похваляется с телеэкрана тем, как ловко и бессовестно он нагреб кучу денег, я не могу убедить самого себя — не говоря уже о других — в том, что он и ему подобные дельцы лишь по чистой случайности совпадают с архетипом «мерзкого жида», заклейменным в христианской и мусульманской истории. Когда такие евреи добиваются высокого положения в обществе, как мы можем ожидать, что наш народ оставят в покое? Если мы сейчас снова скатываемся в Средневековье, так это потому, что к нам вернулся тот самый средневековый жид. А может, он нас и не покидал, как по-твоему, Эмми? Может, он вечен и неистребим, как тараканы?

Она сильнее сжала его пальцы, словно пытаясь выдавить из него эту мучительную мысль, как выдавливают гнойник.

— Вот что я тебе скажу: то, как все это видишь ты, не совпадает с видением неевреев. Я говорю о нормальных, непредвзятых людях, а в основном они такие. Тот гадкорожий еврей — я догадываюсь, о ком ты говоришь, и знаю этот тип дельцов — не так сильно ненавидим неевреями, как его ненавидишь ты. Некоторым он нравится, кое-кто им даже восхищается, а большинству просто нет до него дела. Тебя это, может быть, удивит, но лишь очень немногие распознают «архетипичного жида» при встрече с ним. Большинство и вовсе не замечает, что он еврей, или не придает никакого значения его еврейскости. Просто они не антисемиты в отличие от тебя. Это ты видишь в еврее прежде всего еврея и сразу навешиваешь на него ярлык. Это твоя проблема, Либор.

Он добросовестно подумал над ее словами.

— Я бы не так сразу замечал еврея в еврее, — сказал он наконец, — если бы этот еврей не так сразу выказывал свою еврейскую сущность. Обязательно ли ему похваляться богатством, да еще с сигарой в зубах, и фотографироваться на фоне своего «роллс-ройса»?

— Мы не единственные, кто курит сигары, — сказала она.

— Да, но мы единственные, кому не следует этого делать.

— Вот оно что!

В ее словах столь громко прозвучали разоблачительные нотки, что Либору послышалось их повторение, эхом донесшееся со стороны русского и его шлюхи, — как будто даже они теперь поняли, что собой представляет Либор.

— Что значит этот возглас? — спросил он тоже довольно громко, как будто обращаясь не только к Эмми, но и к русским.

— Это значит, что ты раскрыл свои карты. Ты считаешь, что евреям не следует вести себя так, как могут вести себя другие. Ты подвергаешь евреев сегрегации в своих мыслях. У тебя желтозвездный менталитет, Либор.

— Я уже очень давно живу в Англии, — сказал он, улыбнувшись.

— Я тоже.

Он дал ей возможность вставить это замечание, прежде чем продолжить:

— Надеюсь, ты не обвиняешь меня в отвращении к самому себе как еврею. У меня есть ученый друг, который склонен к этому, но я не имею с ним ничего общего. Меня не раздражает то, что евреи на короткий период возомнили себя вершителями судеб Ближнего Востока. Я не согласен с утверждением, что евреям лучше быть рассеянными по миру и жить под властью других народов. Хотя именно это случится снова, и довольно скоро. И дело тут не в Израиле.

Он не стал растягивать звук «р» и опускать «л». При разговоре с Эмми в этом не было нужды.

— Понятно, — сказала она.

— Напротив, я приветствую Израиль, — продолжил Либор. — Это одна из лучших вещей, которые мы сделали за последние пару тысячелетий, вернее, это было бы одним из наших лучших деяний, если бы сионизм не вторгался в сугубо мирские дела и если бы раввины держались подальше от политики.

— Ну так поезжай туда. Правда, и в Тель-Авиве ты запросто можешь увидеть еврея с сигарой в зубах.

— Я не против того, чтобы они курили сигары в Тель-Авиве. Тель-Авив как раз то место, где им впору это делать. Но, как я уже сказал, дело не Израиле. Все это не имеет к нему отношения. Даже когда напрямую ругают Израиль, дело вовсе не в Израиле.