Вероника - Знаменская Алина

Вера не знала, что сказать. Ей мучительно не хотелось оставаться одной. Но она не могла попросить его остаться. И в то же время больше всего на свете ей хотелось, чтобы он остался.

— Да. Я пойду. Но я зайду позже узнать, как она. — Он кивнул на девочку.

Сухарев ушел, и одиночество волной нахлынуло на Веру. Она поправила Ксюшкину пеленку. Девочка спала, обессиленная жаром. Дождь хлестал по стеклу, будто пытался что-то доказать ей. Что? Что вся ее теория о любви и предательстве — бред и никаких выводов из собственной жизни делать нельзя? Все повторится вновь, человек способен вновь и вновь обретать надежду? Но на что она надеется сейчас? Что этот сыч лесной полюбит ее и развеет ее страхи? Какая наивность! Зачем он ей нужен? Да и она не нужна ему вовсе, это он демонстрирует ей как может.

Вера вскочила и вытащила из чемодана ветровку.

Она не может оставаться здесь одна. Сейчас она пойдет и скажет ему об этом. Пусть он думает о ней что хочет. Вера выскочила под хлесткий ливень. Ноги мгновенно промокли. Она двигалась на свет ночника в его окне, как корабль на свет маяка. Ее колотила внутренняя дрожь. Холода она не замечала.

Она толкнула дверь и ударилась о Сухарева. Он стоял в плащ-палатке.

— Я.., мне страшно одной, — пробормотала она.

— Я уже иду.

Они вышли под дождь, держась за руки. Преодолев пространство сплошной воды, вбежали на веранду Вериного флигеля. Прежде чем войти туда, где спал ребенок, Сухарев снял плащ-палатку и, стряхнув, бросил на скамейку. Вера проделала то же с ветровкой.

Лицо у Сухарева было мокрым, и Вере захотелось убрать с его щек холодные капли. Как только ей пришла в голову эта мысль, он протянул руку и стал вытирать ладонью ее лицо. У нее и волосы были мокрые, но ясное дело — их не вытрешь руками. Тем не менее Сухарев провел ладонью по мокрым волосам. От этого внезапного проявления тепла у Веры перехватило горло. Она громко всхлипнула, и тогда он обеими руками сжал ее голову. Потом наклонился и попробовал на вкус ее губы. Они были влажными и прохладными от дождя. Его губы показались Вере немного с горчинкой, как петрушка. Минуту назад она что-то хотела объяснить Сухареву, рассказать, что она чувствует. Но теперь, после поцелуя, она поняла, что ничего сказать не сможет. Ей только хочется крепко держаться за него, впитывая спокойное тепло с запахом мяты и зверобоя.

Они вошли в комнату и сели на пол напротив кровати. Из-под пеленки выглядывала крошечная круглая ступня. Вера потрогала — кожа была теплой и влажной. Сухарев стащил со стола одеяло и накрыл их обоих. Теперь они сидели под одеялом, тесно прижавшись, и молча слушали дождь. Вера слушала свое плечо — на нем лежала горячая и тяжелая рука Егора.

— Ты скучаешь по дочери? — вдруг спросил Сухарев.

Вера помолчала.

— Больше всего я хотела бы вернуться в ее детство. Все изменить. Стирать пеленки, баюкать ее. Но этого уже не будет. Иногда я думаю, что она ненавидит меня.

— Почему?

— Возможно, Игорь внушил ей, что я ее не любила. Она совсем не помнит меня.

— Ты пробовала искать их через Интернет?

— Я все пробовала. Игорь не отвечает.

— Не может быть, чтобы он ни с кем из России не общался.

— Видишь ли… У него с матерью были сложные отношения. Она подавляла его. Думаю, что в конце концов его отлет в Канаду — это своеобразный бунт.

К тому же его мать уже умерла. А друзей у него и здесь было немного, а там он мог завести новых.

— А о себе ты что думаешь? — задал Сухарев странный вопрос.

— Не поняла.

— Ну ты-то против чего бунтуешь?

— Разве я бунтую? — размышляла Вера. — С чего ты взял?

— Во-первых, ты бунтуешь против своего имени.

Ты разделила его на два взаимно исключающих. Вера.

Ника. А в сущности, это одно красивое имя — Вероника. Я буду звать тебя Вероника.

«Я буду звать тебя Вероника», — звучало у Веры в ушах. Он будет звать ее. Это как обещание, как что-то в будущем.

— Зови, — сказала она и потерлась ухом о его плечо. Это оказалось очень приятно — чувствовать щекой и ухом чужое жесткое плечо.

— Ты решила все вычеркнуть, что было в прошлом, включая саму себя.

— Да, наверное.

— Ну и как, получилось?

— Нет, как видишь. Прошлое догнало меня и схватило за подол. Я всех их любила — Ингу, Колю, тетю Оксану. Я только Зойку не успела полюбить. А потом решила: раз они меня предали, то я их вычеркну, будто их и не было в моей жизни. Разлюблю.