Остромов, или Ученик чародея - Быков Дмитрий Львович

— С этим приезжали уже, — сказал Морбус тускло. — Мне сообщили, прибыл человек из Москвы, тоже с полномочиями.

— То все было не то, — быстро заговорил гость, — тот человек представляет совершенно не те силы, и это, словом, неважно. Я не знаю, что он такое, но знаю, что за ним никого нет, а те, кто есть, сугубо временные люди…

— А я знаю, что он такое, — тем же слегка надтреснутым голосом сказал Морбус. — Он был бы мелким бесом, будь в нем хоть что-то бесовское, но он банальный шулер, которого я выкинул, как щенка, в шестнадцатом году. И если там, в Москве, поставили на такого, — что же я могу думать про их намерения?

Он посмотрел на посетителя в упор огромными и как бы все увеличивающимися глазами. Глаза заполнили комнату. Посетитель вспомнил некоторые свои ощущения тринадцатилетней давности и поперхнулся.

— Я еще раз вам повторяю, — сказал он, смешавшись.

— Да и не в том дело, — сказал старик, отворачиваясь. Гость прокашлялся. Сразу стало легче дышать. — Не в том дело, не в том… Не в том дело.

И то, как он это повторял, показывало, как он стар. Ему было триста, пятьсот лет, может быть, и больше. Сколько бы ему ни было, он умирал.

— Случилась вещь, одна такая вещь, — проговорил он, вцепляясь в подлокотники. Пальцы его, кажется, еще удлинились за эти годы. — Как бы сделана дырка, и в нее как бы улетел воздух. Или ушла вода, в которой лежали камушки, и стало видно, что это просто камни. Какой же теперь оккультизм, помилуйте. Ведь сказано: герметизм. Отсюда, собственно, и Гермес. Гермес герметический. Разрушено, да, и очень хорошо, но тут вдруг оказалось, что только в этом разрушенном что-то и могло существовать. Теперь же, как хотите, ничего не получится. Тогда была луна — и это была Луна, а сегодня я смотрю на луну и вижу небесное тело. Этому всему можно бы обоснование, и я когда-то займусь, возможно, но сейчас трудно заставить себя написать хоть слово… Ведь мы не знаем, что такое эфир. Эфир есть безусловно материя, посредством которой осуществляется связь. Все, что я мог, а вы знаете, я мог, — все это благодаря только тому, что эту связь, этот эфир, я ощущал физически. Теперь же я ощущаю дыру, а эфир улетел. И потому никакого герметизма быть сейчас не может, а ваш план, извините, я не улавливаю, ибо все это вне сферы моих интересов… совершенно вне сферы…

— Григорий Ахиллович, — с почти нежной, искусственной укоризной проговорил человек в тиковом костюме. — Время ли сейчас разбираться, куда улетел эфир? Сейчас время величайшего тектонического сдвига. Прежний порядок рухнул, а новый только и можно выстроить на мистических основаниях. Ведь это наш единственный шанс низринуть… вы сами знаете, что низринуть. Иудейская религия и так отсекла человечество от хтонического знания, великие маги две тысячи лет провели в подполье, тайны запечатаны — и вот наконец, кто бы подумал, они сами ЕГО опрокинули! Неужели нам не воспользоваться, не заложить фундамент нового Египта?

Морбус молчал, но, слава Богу, и не глядел больше в упор.

— У меня ученица сплыла, — сказал он после паузы. — Сейчас многие из молодых — знаете, странно… Я все думал: что они будут делать? Но оказалось, что есть вот такой выход, и я сам бы сделал это теперь при первой возможности. Однако прав оказался Эпиктет — тут нужна девственность.

— Не понял? — не понял гость.

— Девственность, — повторил Морбус, не поворачивая головы. — Я не послушался в свое время, да и странно было жить монахом… Теперь для меня этот выход закрыт, а как бы хорошо.

— Но как то есть сплыла? — переспросил посетитель.

— При известных обстоятельствах, я говорил вам, — с легкой скукой, точно ребенку, пояснил Морбус, — возможен такой выход — разумеется, для способных… Такой выход на тонкий план, когда вы делаетесь частью избранной вами стихии. У нее, собственно, и выбора не было — она оказалась в воде. Это может быть земля, воздух, может быть, при особой удаче, эфир… Это не так трудно делается, нужно только врага убить. Причем не просто убить! — Тут в его голосе появился проблеск интереса, и ожило лицо, задвигались морщины. — Не просто убить, но как бы раскатать, размыть до уровня частиц, чтобы на внешнем плане это выглядело — ну, просто уже как месиво… Я всегда говорил ей: оставьте это до крайнего случая. Но тут, видно, припала последняя крайность. Она просто размазала его. Ну, а уж после этого — хочешь или не хочешь, но тебя втягивает стихия. Потому что это не тот уже уровень, чтобы оставаться здесь.