Охота на овец - Мураками Харуки

Кроме меня самого, в зеркале отражалась еще и гостиная за моей спиной. А может быть, наоборот – гостиная за его спиной отражалась по эту сторону зеркала. Так или иначе, обе комнаты выглядели абсолютно одинаковыми. Диваны, кресла, ковер на полу, часы, стеллажи – все до последней мелочи совпадало. И там, и здесь – одна и та же, не очень изысканная, но уютная гостиная большого дома. И все-таки мне показалось, будто между комнатой там и комнатой здесь была какая-то разница. Или мне только так показалось?

Я достал из холодильника запотевшую, небесно-лазурного цвета банку «Левенбрау» и с пивом в руке поплелся назад. На обратном пути я еще раз посмотрел на гостиную в зеркале. Потом – на ту гостиную, из которой пришел. Человек-Овца все так же сидел в кресле, не двигаясь, и рассеянно наблюдал, как падает снег за окном. Я опять повернулся, чтобы взглянуть на Человека-Овцу по ту сторону зеркала. Однако в зеркале не было никакого Человека-Овцы. В зеркале я увидал лишь громадную пустую гостиную, посередине которой стояли диван, пара кресел и стол. Там, в зеркальном мире, я был бесконечно один. У меня отвратительно засосало под ложечкой.

– Плохо выглядишь, – сказал Человек-Овца.

Ничего не ответив, я плюхнулся на диван, молча откупорил банку с пивом и сделал большой глоток.

– Простудился, сразу видать. Для непривыкшего, конечно, зима здесь слишком холодная. Да и воздух чересчур сырой... Постарайся сегодня пораньше заснуть.

– Ну уж нет, – покачал я головой. – Сегодня я вообще спать не лягу. Сегодня я буду сидеть и ждать, пока мой друг не придет.

– Ты знаешь, что он придет?

– Знаю, – сказал я. – Он придет сегодня в десять вечера.

Человек-Овца, не говоря ни слова, смотрел на меня. Глаза его в прорезях маски казались абсолютно невыразительными.

– Сегодня вечером я собираюсь в дорогу, а завтра снимаюсь отсюда. Если встретишь его – так и передай... Хотя, скорее всего, и передавать-то уже не нужно.

Человек-Овца с понимающим видом кивнул:

– Нам будет грустно, когда ты уйдешь... Ну, ладно. Наверно, тут и правда ничего не поделаешь... А ничего, если мы бутерброды с собой заберем?

– Ради Бога...

Человек-Овца завернул бутерброды в носовой платок, сунул сверток в карман и натянул перчатки.

– Надеюсь, еще увидимся как-нибудь... – сказал на прощание Человек-Овца.

– Не сомневаюсь, – ответил я.

Человек-Овца ушел через пастбище на восток. Фигурка его очень скоро скрылась за снежной вуалью. И осталась одна тишина.

Я налил в бокал Человека-Овцы бренди сантиметра на два и выпил залпом до дна. В горле сделалось горячо. Чуть погодя горячей волной окатило желудок. Еще через полчаса дрожь во всем теле кое-как унялась. Только звон часов у камина как будто усилился и еще долго грохотал, не найдя выхода, в голове. Я принес со второго этажа одеяло и прикорнул на диване. Непонятно с чего я смертельно устал – точно малый ребенок, что потерялся в лесу и проплутал трое суток по буреломам. Я закрыл глаза – и уже в следующую секунду спал, как убитый. Мне приснился кошмарный сон. Такой кошмарный и неприятный, что даже не вспомнить, о чем.

10

СРОК ИСТЕКАЕТ

Густой маслянистый мрак просочился через уши в голову и заполнил всего меня изнутри. Снаружи кто-то настойчиво пытался громадной кувалдой раскроить обледеневший земной шар на куски. Восемь фантастической силы ударов один за другим сотрясли всю планету. Но старушка-Земля не разбилась, а только покрылась мелкими трещинами.

Восемь?.. Восемь вечера!

Я помотал головой и открыл глаза. Все тело одеревенело от холода, а голова раскалывалась от боли. Было отчетливое ощущение, будто меня засунули в кухонный миксер, добавили льда и хорошенько взболтали. Но самым неприятным оказалось проснуться в кромешной тьме. Когда просыпаешься и открываешь глаза в темноте, кажется, что весь мир теперь придется сотворять заново. Себя же при этом себя ощущаешь так, будто залез в чужое тело и живешь чужой жизнью. И нужно изрядно повозиться, чтобы спроецировать себя на эту жизнь – и снова в нее вернуться. Странное, вообще, занятие – рассматривать свою жизнь как жизнь кого-то другого. Сама мысль о своей жизни отдельно от себя самого крайне плохо переваривается сознанием.

Я поплелся на кухню, сполоснул под краном лицо и выпил один за другим два стакана воды. Хотя вода была ледяная, лицо продолжало гореть, как и прежде. Я вернулся в гостиную, сел на диван и попытался собрать во что-нибудь цельное разрозненные куски своей жизни. То, что вышло в итоге, ничего осмысленного не представляло; но, по крайней меря, я почувствовал, что это была моя жизнь. Моя, а вовсе не чья-то другая. И только тогда, наконец, я медленно начал возвращаться к себе самому. Очень трудно объяснить кому-то другому это фантастическое ощущение: Я – ЭТО Я... Еще труднее представить, что это кому-то может быть интересно.