Каникулы в коме - Бегбедер Фредерик

Когда он возвращается к банкетке, Клио допивает последние капли «Лоботомии». Она улыбается Марку и тут же засыпает, что-то промурлыкав. Марк не успел. Он вздыхает, сам выпивает принесенную воду и начинает перевязывать ладони девушки. Он больше ничего не знает. Он ни во что не верит – хотя не вполне уверен и в этом. Ему следовало бы поговорить с Клио, но Марк нем как рыба. А ведь известно: кто молчит, тот чувствует себя мудаком.

Тем временем фотографиню под «шантийи» имеют коллективно. Один – перед ней, другой – под ней, Ари – сзади. Эта техника называется у них «системой организации труда по Тейлору».

(Если Марк не примет срочных мер, Клио умрет от передозировки у него на коленях: смесь алкоголя с «экстази» в больших дозах может вызвать сбой сердечного ритма.)

Чувствуя прилив вдохновения, Марк отрывает еще один желтый листок и записывает родившееся четверостишие:

Она хотела отдать им тело, Его раздела во имя дела,

Но тело пало и онемело: До дела телу какое дело?

(А у Клио тем временем идет пена изо рта; глаза закатились, в лице – ни кровинки.)

Четверостишие нравится Марку. Обратите особое внимание на утонченную систему внутренней рифмовки и на изящный омонимический каламбур в четвертой строке.

(Сердце Клио сейчас выскочит из груди.) Подведем промежуточные итоги. Результаты Марка выглядят не блестяще. Во время ужина клеила старушка-журналистка, а Фаб увел у него вторую соседку по столу. Потом он упал лицом в грязь перед хорошенькой пресс-атташе, которая явно на него положила глаз: теперь она уже выпендривается перед диджеем-суперзвездой. Что до сорокалетней слезливой психопатки, с которой он станцевал два медяка, ее сейчас имеет половина гостей мужского пола на стойке бара. .

(Клио скрипит зубами, белая пена течет из уголков рта.) Единственная баба, оставшаяся на долю Марка, – бедняжка Клио, пришедшая в полную негодность.

(Ноги Клио сводят ужасные судороги, но она в ступоре и ничего не чувствует.)

Впрочем, эту самую Клио только что выкинул, словно старый ботинок, Жосс Дюмулен.

(Температура тела Клио колеблется между 36 и 43њС.) Такова горькая правда: единственная баба, на которую может рассчитывать Марк, удолбана по самое не хочу, да и не в стиле это Марка – подбирать объедки с чужого стола.

(Тело Клио покрывается холодным потом.) Увы, Марк, ты утратил связь с массами.

(Внутренности Клио скручиваются в узлы, как носок, который выжимает мамаша Дени.)

Как тебе только пришла в голову эта беспонтовая фраза: «Мадемуазель, позвольте угостить вас лимонадом»? Марронье, ты тупица. (Электроэнцефалограмма Клио готова превратиться в прямую линию.) К тому же эта Клио весит, наверное, целую тонну! (У Клио нет пульса. Конец: клиническая смерть.) Марк смотрит на ее платье из латекса, на бледную спину, на осунувшееся лицо… Какое на нем странное выражение… Есть какой-то эпитет, из репертуара символистов, который был бы здесь уместен… Ее лицо исполнено болезненной истомы. Руки в бинтах, в желудке – смесь кислоты с алкоголем, от нее исходит порочное очарование. Длинные волосы рассыпались по банкетке. Клио похожа на декадентскую богиню. В Марке просыпается жалость. Он наклоняется, чтобы поцеловать ее, но, поскольку барышня лежит у него на коленях, он каждый раз надавливает ей на грудь. С каждым поцелуем он вдувает воздух в легкие Клио и невольно воскрешает ее. В самом центре мира (частный клуб «Нужники», Париж, конец второго тысячелетия после Рождества Христова, около часу ночи) один молодой лоботряс спас жизнь юному созданию. Никто этого не заметил, даже они сами. Возможно, что в тот день Господь просто еще не спал.

На танцполу звучат вопросы:

– У тебя не найдется четырех миллионов франков?

– Ты веришь, что Долли Партон принимает «долипран»?

– Как себя чувствуешь, кинув палку полиглотке?

– Как будете встречать Новый, 1999 год?

– А что, если я рожу, танцуя этот jerk?

– После того, как тебя снова допустили к Кастелю, желать больше нечего.

– Итак, вы не советуете мне заниматься любовью с фруктами и овощами?

– Мы еще успеем сыграть сегодня в гольф? Но главный вопрос, волнующий всех: «Как определить, когда женщина симулирует оргазм?» Марк снова стоит у стойки бара, уткнувшись носом в бокал с «ката-тоником». Он оставил Клио переваривать смертельную смесь на банкетке. Ее дыхание заметно охладило его пыл. И вот он снова один, сидит и смотрит, как плавится время. Несомненно, мы присутствуем при рождении нового мифа. Сизиф поселился в Париже, он носит галстук в горошек, и ему около тридцати лет. Перед каждой новой вечеринкой он клянется, что не пойдет. Но вот солнце заходит, и Сизиф-Марронье, как всегда, не в силах устоять перед искушением. В конечном итоге, ему почти плевать на этот ад. Сизиф и Митридат в одном лице!

Он закончит жизнь на уличной скамейке, изрытая проклятия в адрес прохожих. Превратится в вонючего старика. Хорошенькие девушки будут морщить носики, проходя мимо него, и ускорять шаг, а некоторые пожалеют и бросят монетку. А виноват будет он один.

Сосед по стойке (barfly, как говорят жители Калифорнии) наклоняется к его уху. Зрачки его исполняют хореографический этюд в постановке Басби Беркли. У него влажные виски, глаза вытаращены. Рот дергается, как будто кто-то выкручивает ему большой палец на ноге и одновременно щекочет. Марк не сразу, но узнает Паоло Гарденаля, толстомордого актера, который чаще всего играет мертвых полицейских.

– А, Марк Марронье, мой личный враг! Слушай, давай помиримся! Я должен сказать тебе что-то архиважное, это супер-суперважно – то, что я скажу, понял? Так вот, слушай: живи, пока живется. Сообразил? А? Усек? ЖИВИ, ПОКА ЖИВЕТСЯ! Блин!

– Скажи-ка мне, Паоло, ты уверен, что не бросил нюхать? Ну, ты меня разочаровываешь. Я с тобой делюсь САМЫМ ГЛАВНЫМ (тут он хватает Марка за лацканы куртки), меня, понимаешь, осенило, а ты, как последняя свинья… Больше я такой глупости не сделаю… (Пауза.) Ну почему ты меня не любишь?

Он берет с разоренного стола грязную салфетку и вытирает нос, вернее, размазывает по щекам остатки чужого ужина. Вообще-то он ненавидит Марка за то, что тот в рецензии на его последний фильм выразил сожаление, что сыгранный им труп не был настоящим.

– Паоло, ты страдаешь эпитаксисом.

– Что?

– У тебя из носа кровь идет. Паоло трет ноздрю и изучает салфетку. Марк пользуется этим отвлекающим маневром, чтобы дать задний ход. Кстати, по здравому размышлению, он соглашается с актером: жить надо, пока живется. Вообще-то Марк именно так и живет. Он неоднократно это отмечал.

На пути Марка возникает Соланж Жюстерини, звезда телесериала и бывшая его любовница. Эта высокая девка всегда пребывает в отличном настроении. Сегодня она просто великолепна в золотистом платье в обтяжку, которое прекрасно подходит к ее светлым волосам. Самое простое решение всех проблем само шло к нему в руки.

– Ну что, по-прежнему без ума от меня? – говорит он ей.

– Идиот! Правда, гениальная вечеринка?

– Не переводи разговор на другую тему. Я слышал, что бывшие любовники всю жизнь страдают по прежним партнерам. Не желаешь проверить? Соланж не знает, рассмеяться ей или влепить Марку пощечину. Наконец она пожимает плечами.

– А ты все такой же мальчишка, бедненький!

– А у тебя как раз все тип-топ… Я видел тебя на обложке «Гламур». Браво!

– Да, вроде неплохо вышла.

Улыбка возвращается на лицо Соланж. Какая же она нежная. Марк и забыл, почему у них ничего не вышло. Ну да, нежность Соланж ужасна. Она способна задушить любовью и участием. Ее милота злила его, вызывала желание сделать ей больно. И вот теперь это желание вернулось.

– Кстати, этот твой сериал в общем ничего.

– Да, ты находишь?

– Да ладно, надо же с чего-то начинать. Всем великим актрисам вначале приходилось играть во всяком дерьме.

– Что?..

– Ну, может, я слегка преувеличиваю, честно говоря, я его не видел. Просто повторяю, что вокруг говорят.

– Не может быть!.. Соланж просто убита. Она живет в окружении льстецов: в этом случае быстро забываешь, как ужасно слушать критику от кого-нибудь из близких. Она нервно теребит пальцами брошь-сердечко на золотом платье. Удивительно, до какой степени Марку ее жалко.

– Кстати, ты случайно не прибавила в весе.

– Мудила.

– Кстати, твой новый приятель здесь?

– Да, вон тот крепыш, Робер де Дакс. Он сопродюсер моего сериала. Ты, кстати, не хочешь повторить ему свои бредни?

– Смешно! Ты, моя бедная девочка, совсем не поумнела. И перестань теребить эту дурацкую брошку, ты меня раздражаешь. Сразу видно, что у тебя со здоровьем не все в порядке. Ну ладно, чао.

Это уже слишком для хорошенькой актрисули. Она начинает рыдать: