Четвертый Кеннеди - Пьюзо Марио

Благодаря своему неистовству, Фоксуорт постоянно выступал подстрекателем во взаимоотношениях между черными и белыми политическими лидерами. Его крайние позиции мешали ему занять какой-либо политический пост, но он к нему и не рвался, во всяком случае, заявлял так.

В начале президентства Кеннеди преподобный Фоксуорт верил, что можно что-то сделать для бедняков-негров в Америке, но надежды эти рухнули. Он поддерживал Кеннеди и относился к нему с уважением. Кеннеди пытался что-нибудь предпринять, но конгресс и Сократов клуб оказались сильнее. Так что теперь Фоксуорт залег на тлеющих углях в ожидании новой возможности разжечь пожар.

Он сражался за всех черных и за каждого из них, вне зависимости от того, прав тот или виноват. Это преподобный Фоксуорт возглавил марши протеста в защиту убийц, схваченных с поличным. Это преподобный Фоксуорт требовал осуждения полицейских, застреливших черных преступников. Это он публично заявил по телевидению с присущей ему одному ухмылкой: «Для меня это ясно, как белое и черное».

Со всем этим еще можно было смириться, это укладывалось в прекрасные традиции либерализма и даже имело под собой некое логическое оправдание, потому, что американцы всегда относились к полиции с подозрением, так что пущенная наугад стрела то и дело попадала в цель. Но вот за что преподобный Фоксуорт подвергался проклятиям в прессе, так это за его антисемитизм. Он намекал, что евреи выкачивают деньги из гетто, что они контролируют политические силы в больших городах. Евреи отучают горничных-негритянок от их национальной культуры, чтобы те убирали в их домах и мыли посуду. Преподобный уверял, что все это хуже, чем было на старом Юге. В конце концов, на Юге белые доверяли неграм своих детей. В общем, сравнивая старый Юг с современным Севером, преподобный всегда отдавал предпочтение Югу.

Поэтому никто не удивлялся, даже сам преподобный, что многие белые в Америке ненавидели его. И он не осуждал таких людей.

Преподобный Бакстер Фоксуорт расчесывал раковую опухоль американского общества, чтобы боль принесла исцеление. В начале президентства Фрэнсиса Кеннеди он сдерживал себя. Но когда увидел, что конгресс хоронит социальные мероприятия Кеннеди, то стал кричать толпе, что Кеннеди такой же, какими были все Кеннеди, что он бессилен перед правителями крупного капитала в конгрессе. Он просто пришел в ярость, тем более что Оддблад Грей просил его поддерживать Кеннеди. В силу этих обстоятельств, в настоящий момент его отнюдь не радовала встреча с Оддбладом Греем.

– Приятно видеть одного из наших братцев в этом хорошем кабинете в Белом доме, – обратился Фоксуорт к Грею. – Братцы рассчитывали, что ты многое сделаешь для нас, а ты ни черта не сделал. И я после этого все равно настолько добр, что прихожу сюда по твоей просьбе, а ты называешь меня старой кличкой. Что я теперь могу сделать для тебя, братец?

Оддблад Грей уселся в кресло, то же самое проделал и преподобный. Грей мрачно посмотрел на него.

– Я уже сказал тебе, чтобы ты не залуплялся. И не называй меня братцем. В английском языке слово «брат» означает, что у нас были одна и та же мать и один и тот же отец. Говори по-английски. А то ты как те левые в далеком прошлом, те евреи-коммунисты, люто ненавидимые тобою, которые всех называли товарищами. Сегодня мы с тобой обсуждаем серьезное дело.

Преподобный воспринял все сказанное вполне благодушно.

– А тебе не кажется слово «друг» несколько холодноватым? Этот твой беложопый Кеннеди разве не похож на братца? И чего ради ты собираешься поддерживать все его безумные затеи? Отто, мы давненько знаем друг друга, и ты можешь называть меня Вертлявой Жопой. Но если бы ты не был таким большим и таким важным, тебя следовало бы называть Тугожопый. – Преподобный разразился хохотом. Он явно развлекался. Потом добавил, как бы между прочим. – Как это такой черный, как ты, получил фамилию Грей? Ты единственный негр, о котором я слышал, чтобы он носил фамилию Грей. Нас называют Уайт, Грин, даже Блэк. Как же так получилось, что твоя фамилия Грей?

Оддблад Грей улыбнулся. В каком-то смысле преподобный нравился ему. Радовало его приподнятое настроение, живость, с которой он расхаживал по кабинету, фыркая от смеха при виде особых мемориальных досок, пепельниц с видами Белого дома, он даже обошел письменный стол и как бы в шутку взял несколько листов бумаги с грифом Белого дома, но Оддблад Грей забрал их. Он не доверял преподобному.