Современный патерик - Кучерская Майя

4

Один батюшка не любил голубых. Но еще больше он не любил, когда про каких-нибудь батюшек, монахов там или кого повыше рассказывали, что они в своем монастыре вообще все того. Тут этот батюшка страшно темнел лицом, смотрел на собеседника в упор и говорил очень отчетливо: «Батюшек голубых не бывает!» Вставал, выходил из комнаты, дергал краешком рта, пил валокордин. Только вот зачем было портить себе нервы? Да хоть оранжевым. Главное-то, чтоб человек был хороший.

5

Один батюшка был большой женолюб. Любовался женскою красотою, завитком, выбившимся из-под платка, полными чистых слез женскими несчастными глазами, глядящими на него во время исповеди, и влюблялся чуть ли не в каждую мало-мальски симпатичную свою прихожанку. И думал про себя так: «Ах, если бы я мог на ней жениться!» Но так ни на ком и не женился, жил со своей матушкой, чинил в ванной кран, забивал куда надо гвозди, забирал вечерами детей из школы, ну и служил, конечно, тоже. Так что главное оно и есть главное.

6

Один батюшка ненавидел людей. Произошло это с ним не сразу. Сначала он всех любил. А потом разлюбил. И запрезирал. Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей. Потому что людей было много, и с годами становилось все больше, и они, эти безликие жаркие толпы — во-первых, дышали, во-вторых, толкались, лезли вперед, громыхали банками для святой воды, тыкали ему в лицо вербами, чтобы он получше их окропил, в-третьих, задавали шизофренические вопросы, на исповеди рассказывали про плохих мужей и свекровей, требовали советов, но советов никогда не выполняли, в-четвертых, верили в сглаз, в-пятых, носили причащать дико орущих внуков по совету бабушек-колдуний. И по большим праздникам батюшка даже служить старался с закрытыми глазами. Ему казалось, что вот он откроет глаза — и его ненависть к ним сразу же их испепелит. Но так-то человек он был очень хороший, в кругу друзей и семьи — приветливый, ласковый. Просто раздражительный слегка. А человек отличный. С детьми в воскресной школе делал воздушных змеев.

7

Один батюшка терпеть не мог евреев. Куда не глянь, всюду они: русскому человеку ни проходу, ни продыху! Какой фильм не включишь, режиссер — еврей. Какую книжку не возьмешь — еврей написал. Про музыку даже говорить нечего. Всюду эти наглые, носатые, жидовские рожи! И нет бы сидели в своей синагоге, так ведь еще и лезли в русскую православную церковь, теснили простых русских людей. Своими возмущенными чувствами батюшка делился с прихожанами, прихожане его внимательно слушали, ну а жиды, ясное дело, обходили батюшку за версту.

Так оно все и шло, батюшкины взгляды ни для кого не были секретом и ничему, разумеется, не мешали — он был в почете, за выслугу лет, за то, что восстановил храм практически из руин, организовал общину сестер милосердия, ездил к заключенным. Время от времени батюшку награждали разными священническими наградами, а на тридцатилетие служения к нему в храм приехал сам патриарх.

Одно было не слава Богу: любимая и единственная батюшкина дочка рисковала остаться в девках. Кто-то ей не нравился, кому-то не нравилась она. Сыновей у батюшки не было, и он надеялся, что, может быть, хоть внук станет его преемником. Но какие уж тут внуки. А дочке уже двадцать семь, восемь, девять лет. Как вдруг сыскался жених. Да какой! Настоящий русский богатырь — косая сажень в плечах, рослый, кудри черные, глаза голубые. И умный! И работящий! И ездит на собственной машине. Но главное, от дочки батюшкиной без ума. Ну, и она к нему, конечно, не равнодушна. Вскоре приехал жених делать предложение, по-старинному так — в галстуке, с букетом алых роз. Родители с ног сбились, не знают, как ему угодить, матушка его потчует, батюшка поддерживает ученый разговор, а дочка сидит ни жива ни мертва и не шелохнется. Тут же ударили по рукам, назначили день свадьбы, обсудили разные хозяйственные дела, стоит жених уже одетый в коридоре и вдруг говорит: «Да, кстати, мама у меня еврейка, а папа русский. Я в папу пошел, и фамилия у меня его, но мама — еврейка. Это я на всякий случай сказал». И ушел.

Что тут началось! Батюшка кричит, ногами топает, дочка рыдает, матушка между ними бегает и по очереди холодное полотенце к головам прикладывает. Читатель, ты уже обо всем догадался, да? Всю ночь промолился батюшка перед иконами в белых рушниках, всю ночь просил Господа о вразумлении, а наутро, осунувшийся и бледный, вызвал дочь на кухню, обнял и говорит: «Эх, доча, доча, главное-то, чтобы ты была счастлива. Сама понимаешь, главное, чтоб человек был хороший».