Современный патерик - Кучерская Майя

— Что, прям сам варит?

— Хотели, конечно, помочь, много раз поварих всяких к нему приставляли, но он их незаметненько прогонял...

— Ну, хоть машина-то у него есть хорошая? — обреченно спросил Саша.

— Машина есть. Без машины в Америке пропадешь, — ответил Петя и кивнул в сторону.

В стороне стоял ветхий «фольксваген».

— 1976-го года, — сообщил Петя. — Владыке на епископскую хиротонию подарили, вот он с ней с тех пор и не расстается. То одно поменяет, то другое. А мотор крепкий, до сих пор отлично работает.

— Да как ему не стыдно! — не выдержал Саша. — Он же владыка!

— Думаешь, ему не дарили хороших машин? Каждый год кто-нибудь дарит ко Дню Ангела. Он благодарит, принимает и даже недельку-другую ездит на ней. Ну, а потом... — Петя вздохнул. — Девает он их куда-то, а куда — никто не знает. Спрашивают его, а он как дурачок сразу сделается — разбил, простите, братья и сестры, старика, разбил вашу красавицу, в металлоломе лежит. И на колени — бух! Простите грешного маразматика!

Саше, конечно, все это очень понравилось. И владыка, и службы его скромные, и сам он, ясный, веселый, бодрый такой старичок. Хоть и с хитрецой.

В следующее воскресенье Саша снова поехал на службу, точнее к ее концу — чтобы снова посмотреть на занятного попика. На этот раз владыка с Сашей даже долго беседовал, про математику про Сашину, про людей американских, и незаметно дал один совет, Саша сразу не понял, к чему это владыка какую-то жизненную историю ему рассказал. А потом понял и тоже так поступил, как в этой жизненной истории. После этого его пригласили и на следующий год в Америку приехать, поработать над новым проектом. Саша не отказал.

Конечно, не то чтобы Саша тут же поверил в Бога, начал ходить в церковь и полюбил попов, но смягчился. Возвращается в родную Россию, а там жена Вера ждет его не дождется, хоть и православная, а все равно ж жена. И с тех пор Саша попов ненавидеть перестал. Поставил фотокарточку владыки на письменный стол, и только по телевизору покажут какого попа, программы уже не переключает, а просто бежит к письменному столу «подышать свежим воздухом». Подышит, и ничего — опять добрый. Даже и скажет иногда Вере в утешение: «Просто менталитет у них советский, но лет через девяносто будут и у нас свои владыки, Верочка, так что ты не расстраивайся».

Отец Василий

Отец Василий был очень скромным. Несмотря на то, что был епископом. Правда, американским. Когда он начал приезжать из Америки в Россию и, идя после службы, гладил детей по голове, дарил им конфетки и тихо улыбался, все очень удивлялись: вот какими, оказывается, бывают епископы. Однажды отец Василий ехал на машине к одному батюшке, в страшную глухомань, потому что батюшка служил в далекой деревне, но очень звал владыку в гости, посетить его храм, между прочим, XVI века. И владыка согласился. Дорога пошла плохая, машину трясло, но все терпели, и вдруг водитель остановился. Ехать дальше было нельзя, только что здесь произошла авария. Мотоцикл врезался в грузовик. У мотоцикла вниз лицом лежал седой человек. Второй человек смотрел на него и, сжимая в руках шлем, плакал, потому что на земле лежал его собственный отец, от удара скончавшийся на месте.

— Если ваш отец был верующим, — сказал владыка, — можно отслужить панихиду.

— Да-да, — закивал молодой человек. — Мой отец всегда верил в Бога, молился. В церковь он не ходил, у нас тут вокруг все церкви давно разрушены, но всегда говорил, что у него есть духовник.

Из машины принесли облачение, отец Василий начал облачаться, но прежде, чем начать панихиду, спросил:

— И все-таки это удивительно — ваш отец никогда не ходил в церковь, кто же тогда был его духовником?

— Он ловил религиозные передачи «вражеских голосов» и слушал их почти каждый день. Вел эти передачи батюшка, имени не помню, а фамилия — Родзянко. Этого батюшку отец и называл своим духовником, хотя, конечно, никогда не видел его.

Отец Василий медленно опустился на колени перед своим духовным сыном, с которым встретился первый и последний раз в жизни.

Отец Михаил

Батюшка Михаил служил в Нью-Йорке и у консерваторов слыл опасным либералом, а у либералов просто хорошим батюшкой. Ручки он целовать не давал, никем не руководил, чад не растил, а всенощную и великопостные службы служил с большими сокращениями. Ретрограды его осуждали, а все остальные любили. Сам он никого не осуждал, а просто любил. И когда рассказывал смешные истории, сам первый смеялся и хлопал себя по коленкам. И говорил — если служить без сокращений, люди из церкви совсем разбегутся, они тут нежные, американские, а так хоть немного на службе постоят.