Чудо - Уоллес Ирвин

— Наталия,— проговорил он,— это я, Микель. Все твои бутылки наполнил…

Наталия мгновенно обернулась и запрокинула голову. Ее лицо озарилось улыбкой. Девушка нащупала его руку.

— Микель, познакомься с дорогим для меня человеком. Дама, с которой я разговариваю,— Роза Зеннаро, друг нашей семьи из Рима и моя помощница здесь, в Лурде.

— Очень рада,— произнесла Роза.— Наталия мне все о вас рассказала.

— Ну, не совсем все,— пробормотала Наталия, покраснев от смущения.

— Включая то, что вы настойчиво стремитесь занять мое место, став ее поводырем,— закончила Роза.

— Вряд ли это мне под силу,— поднял руки Уртадо.— Вы были так увлечены беседой, что мне было даже боязно прерывать ваш разговор.

— Можно подумать, что мы беседовали о чем-то важном,— усмехнулась Роза.— Я просто рассказывала Наталии о статуе Девы Марии в нише рядом с пещерой.— Она махнула рукой.— Вон там, прямо перед вами. Ее невозможно не заметить.

Уртадо посмотрел в указанном направлении. Ему было немного неловко, поскольку он не мог признаться, что хорошо знает эту статую, подбирался К ней ближе, чем любая из его собеседниц, и у него есть план ее уничтожения.

— Да,— промямлил он,— довольно красивая.

— А вот Бернадетта так не думала, — снова повернулась к нему Наталия и потянула Розу за руку.— Роза, расскажи Микелю о статуе. Ему будет интересно.

Роза без возражений начала терпеливо и подробно рассказывать историю во второй раз:

— Раньше в нише рядом с гротом стояла гипсовая статуя Девы, воздвигнутая местными жителями. Заменить ее задумали две сестры из Лиона, обе большие поклонницы этого грота. Они считали, что необходимо установить более крупную и точную статую Богородицы — в том виде, в каком она появилась перед Бернадеттой. Для создания статуи они наняли известного скульптора Жозефа Фабиша из Лионской академии искусств. Фабиш ездил в Лурд, чтобы расспросить Бернадетту, как именно выглядела Пресвятая Дева, когда пришла, чтобы объявить: «Я есмь Непорочное зачатие». Описывая то, что видела и изобразила сама Бернадетта, Фабиш позже свидетельствовал: «Бернадетта поднялась и застыла в позе, которая была проникнута величайшей простотой и безыскусностью. Она сложила ладони и подняла глаза к небу. Я никогда не видел ничего более прекрасного… Ни Мино да Фьезоле, ни Перуджино, ни Рафаэль никогда не создавали ничего столь трогательного, но в то же время глубокого, как болезненно хрупкий образ этой девочки». Отчасти основываясь на рассказе Бернадетты, но в то же время позволяя себе определенную свободу художественного самовыражения, Фабиш изваял большую статую из каррарского мрамора. Когда отец Пейрамаль получил статую в Лурде и показал ее Бернадетте, та вскричала: «Нет, не то!»

Наталия отреагировала с явным одобрением:

— Вот видите, Бернадетта никогда не притворялась!

— Бернадетта не побоялась высказать критику,— продолжила Роза. — Статуя показалась ей слишком высокой, слишком тяжеловесной и в то же время вычурной. По ее словам, заставив Богородицу поднять к небу глаза, но не лицо, скульптор словно наградил изваяние зобом. Как бы то ни было, статую с пышными церемониями установили в нише четвертого апреля тысяча восемьсот шестьдесят третьего года. Бернадетте присутствовать на этом событии не разрешили, якобы для того, чтобы оградить ее от приставаний любопытствующих. Но мне сдается, ее решили держать подальше, поскольку она со свойственным ей прямодушием могла нелестно отозваться о статуе.

— Забавно,— заметил Уртадо, вновь испытав угрызения совести.— Может, пообедаем все вместе? Не хотите ли присоединиться к нам, госпожа Зеннаро?

— Спасибо, не откажусь,— ответила Роза.

— Микель, пожалуйста, иди вперед. А мне хотелось бы поговорить с Розой наедине, обсудить кое-что личное. Мы пойдем следом.

— Хорошо,— согласился Уртадо и зашагал первым.

Но не успел он отойти достаточно далеко, как до него донесся сзади драматический шепот. Наталия и Роза перешептывались по-английски.

Наталия шептала:

— Скажи, Роза, ведь правда он прекрасен? Я бы все на свете отдала, лишь бы увидеть его. Расскажи мне хоть в двух словах, как он выглядит.

И Роза ответила:

— Он страшен как смертный грех, словно сошел с картины Гойи. Глаза навыкате, нос приплюснутый, зубы кривые. И здоровенный, как горилла.

— Вот и врешь,— рассмеялась Наталия.— Ведь шутишь надо мной? Шутишь?