Чудо - Уоллес Ирвин

Выйдя из такси и направившись в свое временное обиталище, Жизель вновь ощутила это нетерпение.

Целый день она таскала по Лурду группу ирландских паломников. Закончив с ними, Жизель в соответствии с заведенным порядком наведалась в турбюро, чтобы сдать деньги, полученные в качестве оплаты ее услуг, и узнать, не намечается ли у нее вечерней экскурсии, что, надо сказать, случалось довольно редко. Однако на сей раз такая экскурсия оказалась в программе: ее ждали две дюжины японских католиков, прибывших поклониться святым местам. Тур начинался ровно в восемь вечера и заканчивался в десять.

Вначале Жизель попыталась от него отвертеться, поскольку экскурсия нарушала ее личные планы. Однако отговорки ни к чему не привели. Других гидов на это время не было, а японских паломников следовало ублажить во что бы то ни стало. Они платили агентству по особой вечерней ставке. Такую сумму работодатели Жизели упустить никак не могли.

Перед тем как потащить японцев на экскурсию, нужно было выяснить одну важную вещь: до какого времени в этот день работает пресс-отдел. Ей было обещано, что судьбоносные снимки из архива «Пари матч» поступят к восьми вечера, а забрать их она сможет лишь после десяти. Набирая служебный телефонный номер Мишель Демайо, Жизель молила Бога о том, чтобы пресс-офис оставался открытым допоздна. Трубку подняла сама Мишель и тут же успокоила подругу: в течение всей горячей недели пресс-отдел работает до одиннадцати ночи. Кстати, добавила Мишель, со своим другом из «Пари матч» она поговорила и тот пообещал привезти в Лурд несколько фотографий Тиханова. Он оставит их в офисе, куда заглянет по дороге из аэропорта.

— Так что не волнуйся, Жизель. Фотографии будут дожидаться тебя здесь. Саму меня ты не застанешь: я собираюсь немного выпить и закусить в «Чудесном ресторане мадам Мур». Но моя помощница все тебе отдаст.

На душе полегчало, и сверхурочная работа перестала казаться такой отвратительной. Прежде чем приступить к ней, Жизель решила наскоро проглотить что-нибудь. Для нормального ужина времени уже не хватало, но она еще успевала заказать в кафе горячую сдобную булочку с кофе. На этом вполне можно было продержаться до того, как она приготовит себе что-нибудь в квартире Доминик после работы.

Сейчас на часах было почти пол-одиннадцатого. Приближался момент истины. Зажав под мышкой драгоценный желтый конверт, который она забрала чуть ранее в пресс-отделе (у нее хватило терпения не открывать его прежде, чем она окажется в столовой у Доминик, где ей никто не помешает), Жизель нетерпеливо рылась в темно-синей кожаной сумочке, ища ключ. Наконец он был найден, и девушка поспешно отперла дверь.

Несмотря на голод, Жизель отбросила все мысли о еде. Вначале нужно было удовлетворить куда более жгучую потребность — установить, являются ли Сэмюэл Толли и Сергей Тиханов одним и тем же лицом.

Бросив конверт и сумочку на обеденный стол, Жизель побежала в спальню, где лежала пачка фотографий, снятых у грота. Она предусмотрительно спрятала их в ящике комода, набитом нижним бельем Доминик. Вытряхнув фото из конверта, Жизель отыскала среди них снимок, на котором Толли был без фальшивых усов, и унесла его в столовую.

Она села на стул и с замиранием сердца распечатала большой желтый конверт из «Пари матч». Внутри оказались два снимка. Это были увеличенные черно-белые глянцевые фотографии. Известный всему миру министр иностранных дел Советского Союза — крупным планом. Снимки были очень четкие и очень похожие. Сергей Тиханов практически на всех фотографиях выглядел одинаково. Выражение его лица можно было назвать каменным. Он и на этих двух снимках был такой же — каменный, словно высеченный из гранита: низкий лоб с глубокими морщинами, пронзительный взгляд, нос картошкой, тонкие губы, коричневая бородавка на верхней губе, волевая квадратная челюсть. Отличало фотографии друг от друга лишь то, Что они были сняты с разницей в один год: одна — в прошлом году у Елисейского дворца в Париже, другая — в позапрошлом году в зале комплекса Альбертина в Брюсселе. Поскольку лицо Тиханова заполняло почти все пространство, фон фотографий невозможно было различить. О местах, где они были сделаны, говорили лишь пояснительные надписи на обороте каждой из них.

Жизель почувствовала, что не ошиблась, но ей нужно было окончательно удостовериться в этом.

Трепетным жестом она раздвинула два портрета Тиханова и в образовавшийся промежуток осторожно положила снимок Толли у грота. Сначала она тщательно сличила парижскую фотографию Тиханова с лурдским снимком. Затем изучила брюссельский портрет Тиханова и опять-таки лурдский снимок Толли, сделанный ею.