2017 - Славникова Ольга

Всякому гражданину, оказавшемуся рядом с трупом, самое время подумать о себе. Следовало позвонить Фариду и посоветоваться, что говорить ментам и еще журналистам, которые, пронюхав, не замедлят прибыть. Как обрисовать свои отношения с покойным Завалихиным и обойти при этом тему месторождения корундов. Как не подставить лишний раз Тамару и самому не попасть под колеса затеянного против нее оголтелого процесса. Не потому, что Фарид немедленно во всем разберется, а потому, что только Фариду это все будет интересно. Надо теперь в пролетарском районе, обступившем железную дорогу мутно остекленными панельными трущобами, как-то отыскать случайно работающий телефон-автомат. Леска невидимого рыбака тонко натянулась, снова возникнув из воздуха, и Крылову даже показалось, что он видит накрест к параллельным темным проводам ее убегающий блеск.

И вдруг, мельком глянув, он заметил на безвольном теле биение жизни. Не пульс, не сердце, а, что поразительно, печень: она буквально вылезала из-под ребер мертвеца и вся тряслась, словно готовая лопнуть под задравшейся курткой. В суеверной, ужасной надежде Крылов прикоснулся к напряженно вибрирующей опухоли и сразу осознал свою ошибку: в кармане у мертвого подавал вибросигнал его допотопный мобильный телефон.

Напряженно улыбаясь, Крылов приподнял щепотью тяжелую полу, под которой круглился словно вышитый шелком расстегнутый живот. Карманы у куртки были маленькие и спекшиеся, что говорило о ее происхождении из дядюшкиного сэконда; мобильник еле выпростался, сопровождаемый градом шершавых, словно засахаренных монеток. Был он лопата лопатой, в грубом черном корпусе со стершимися кнопками – однако дисплей оказался плазменный, трехмерный, и на нем крутилась, подтверждая вызов, юркая заставка. Безмерно удивленный, Крылов машинально нажал на соединение и увидел голограмму своего работодателя, снятого где-то за праздничным столом, въевшегося по уши в пышный бутерброд со стекающей икрой.

Тотчас раздался и голос хозяина камнерезки – вовсе не праздничный, а, как показалось Крылову, чем-то передавленный.

– Витек! Витек, это я, – сообщил работодатель иронически, словно самый факт его существования являлся анекдотом. – Новости у нас плохие и очень плохие. Господина профессора нашли на северах, возле зимовья, мертвого. Валялся под березой скрюченный, вроде рыл себе яму, как собака, да так и помер. И ассистент при нем, такой же зажмуренный, даже, по сведениям, на недельку пораньше преставился. И никаких корундов, ничего, ноль. Оба пустые, как кассы в моих магазинах. Витек, ты теперь внимательно слушай меня, – голос работодателя приблизился, и Крылову показалось, будто он чувствует ухом его горячий, как сода в кислоте, мокро шепчущий рот. – Сам знаешь, партнеры наши люди серьезные, не нам, убогим, чета. Мы им наобещали горы добра и взяли аванс. Дело-то было верное! А теперь, выходит, мы тоже перед ними пустые. Партнеры могут обидеться. Они у нас обидчивые. Поэтому придется пока поехать в семейный отпуск. Быстро забирай своих и вези к любимому дядюшке, сам знаешь куда. Глядишь, потом и рассосется. Объяснимся, рассчитаемся. С дядюшкой не пропадешь! – Хозяин камнерезки нервно хохотнул, точно взбалтывая перед употреблением свое всегдашнее уныние, которое употреблял постоянно, будто тихий алкоголик домашний самогон. – И давай, Витек, не мешкай! Если сильно боишься, памперс у дочки возьми и на себя надень!

С этим язвительным пожеланием работодатель отключился; его голографический портрет, изображавший полное счастье, медленно померк. Теперь он некоторое время будет оставаться в уверенности, будто поговорил с племянником около шести пополудни. Сколько раз, бывало, он разглагольствовал у себя в кабинетике, уверенный, что дает указания менеджеру, а менеджер, бывший вовсе не в ближней подсобке, а на выходе в торговый зал, думал, что старик болтает сам с собой, поскольку выжил из ума. Ленившийся проверить наличие собеседников, хозяин камнерезки постоянно разговаривал с призраками; то, что призраки не выполняли его распоряжений, он воспринимал с саркастическим смирением и жил в тряпичных руинах собственного бизнеса, отчаявшись вразумить человечество. Можно ли верить его сообщению, вдруг возникшему ни с того ни с сего из кармана покойника? Или работодатель преувеличивает, потому что всегда предпочитает худшее?

Если профессор и правда погиб, тогда Крылову только и остается… Ничего ему не остается. Развеиваются красным дымом уникальные рубины, исчезает окончательно потерянная женщина. Можно ли это пережить? Ответ появится в каком-то послезавтра, а пока все похоже на стоматологический наркоз, когда упругий кончик носа, видный, если скосить глаза, отдельным пятнышком, и по ощущениям торчит перед лицом совершенно отдельно. Крылов чувствовал себя таким замороженным Буратино. Совершенно перестала болеть голова, и щекотный крючок безвредно шевелился в толстом сердце, будто жук в кулаке.