Страна чудес без тормозов и Конец Света - Мураками Харуки

С чего это меня вдруг озаботило устройство чьей-то кухни, я и сам не понял. Я вовсе не из тех, кто сует нос в чужой быт. Но почему-то буквально все в этой кухне притягивало к себе. Роджер Уильяме допел «Осенние листья», и оркестр Фрэнка Чексфилда¹¹¹заиграл «Осень в Нью-Йорке». Я стоял в квадрате осеннего солнца и разглядывал все эти кастрюльки, горшочки и склянки с приправами на полках. Святая правда: кухня – это мир. Самостоятельный, как афоризм Шекспира. Весь мир – лишь кухня...

Как только музыка закончилась, девица-диджей прощебетала: «Ну, вот и осень!» И рассказала, что первый свитер осени пахнет особенно. Прямо как в романе Джона Апдай-ка¹¹². Вуди Херман¹¹³зачастил синкопами из «Ранней осени». Кухонный таймер на столе показывал 07:25. Третье октября, семь двадцать пять утра. Понедельник. Небо такое глубокое, словно его выдолбили очень острым ножом. Неплохой день для прощания с жизнью.

Я вскипятил воду в кастрюле, достал из холодильника помидоры, обдал кипятком, порезал, смешал с чесноком и, состряпав простенький соус, обжарил в нем страсбургские сосиски. Потом приготовил салат из капусты и сладкого перца, зарядил кофеварку и, чуть спрыснув водой французские булочки, обернул их фольгой и разогрел в микроволновке. Когда завтрак был готов, я разбудил библиотекаршу и убрал из гостиной пустые бутылки и стаканы.

– Какие запахи! – сказала она.

– Можно одеться? – спросил я. Мой старый пунктик – не одеваться до того, как оденется женщина. Возможно, один из остатков галантности в нашем цивилизованном обществе.

– Давай, конечно, – сказала она и стянула майку. Утренний свет очертил ее грудь и бедра легкой тенью, высветив бархатистый пушок на коже. На несколько секунд она замерла, оглядывая свое тело.

– Здорово, да? – улыбнулась она.

– Здорово, – согласился я.

– Ни лишнего жира, ни складок на животе, и кожа упругая... Пока, – добавила она и посмотрела на меня. – Но когда-нибудь все это исчезнет, правда? Все оборвется, как струна, и ничего уже не вернешь. Хотя думать об этом сейчас никакого смысла нет.

– Давай поедим, – сказал я.

Она вышла в соседнюю комнату, переоделась в желтую футболку и потертые джинсы. Я натянул свои зеленые брюки и рубашку. Мы уселись за стол на кухне, съели поджаренный хлеб, салат, сосиски и выпили кофе.

– Ты в любой кухне так быстро осваиваешься? – поинтересовалась она.

– Все кухни на свете похожи, – сказал я. – Там готовят, а потом едят. Больших различий при этом не наблюдается.

– И тебе никогда не надоедало жить одному?

– Не знаю. Никогда об этом не думал. Прожил с женой пять лет, а сейчас даже не помню, какая была жизнь. Теперь кажется, что я все время был один.

– И больше не хочешь жениться?

– Теперь уже все равно, – сказал я. – Что так, что эдак... Как собачья конура, у которой с одной стороны вход, с другой выход. Откуда ни вползай – все едино.

Она засмеялась и салфеткой стерла с губ остатки томатного соуса.

– Первый раз вижу человека, который сравнивает семейную жизнь с собачьей конурой.

Доев, я подогрел оставшийся кофе и разлил по чашкам.

– Отличный соус, – похвалила она.

– Был бы лавровый лист и орегано, вкуснее б вышло, – сказал я. – Да и недотушил минут десять.

– Все равно очень вкусно. Давно так не завтракала... Какие на сегодня планы?

Я посмотрел на часы. Полдевятого.

– В девять выйдем, – сказал я. – Поедем в какой-нибудь парк, сядем на солнышке, выпьем пива. В пол-одиннадцатого я тебя куда-нибудь отвезу, а сам пойду по делам. Дальше ты как?

– Вернусь домой, постираю, уберу квартиру, а потом буду лежать и вспоминать секс с тобой. Как звучит?

– Неплохо, – кивнул я. Действительно, звучало неплохо.

– Имей в виду: я с кем попало в постель не ложусь, – добавила она.

– Знаю, – сказал я.

Пока я мыл посуду, она, что-то напевая, принимала душ. Странной травяной эссенцией, которая почти не давала пены, я вымыл тарелки и кастрюли, вытер полотенцем и поставил на стол. Затем вымыл руки и почистил зубы разовой щеткой для гостей, которую обнаружил тут же возле мойки. Потом заглянул к библиотекарше и спросил, не найдется ли чем побриться.

– Открой верхний шкафчик справа, – отозвалась она. – Там, кажется, оставалась его бритва.

В шкафчике действительно оказались «шиковский» станок с лезвиями и «жилеттовский» лимонный крем для бритья. На тюбике с кремом каменели белые хлопья. Смерть застала тюбик полупустым.