Страна чудес без тормозов и Конец Света - Мураками Харуки

Под ногами приятно журчит Река. Посреди Реки, подо мною, – отмель с плакучими ивами. Их понурые ветви то и дело погружаются в воду, их сносит течением, отчего все деревья качаются в странном, завораживающем танце. Вода в Реке красивая, прозрачная – видно, как вокруг валунов в запрудах собираются стайки рыб. Глядя на реку, я, как всегда, впадаю в спокойное Созерцание.

Если с моста по ступенькам сойти на отмель, прямо под ивами можно увидеть скамейку, вокруг которой отдыхает пять или шесть зверей. Я люблю спускаться сюда, доставать из кармана хлеб и угощать их. Они вертят спросонья головами, потом замечают меня и берут куски хлеба губами с моей ладони. Но кормить с руки мне удается только детенышей или старых зверей.

Чем дальше осень, тем больше глубокие озера их глаз подергивает дымка печали. Листья не деревьях меняют цвет, трава жухнет, – и они понимают: близятся голодные времена. Для меня же, как предсказывает старик, грядет пора долгих, тяжелых страданий.

11

СТРАНА ЧУДЕС БЕЗ ТОРМОЗОВ

Одевание. Арбуз. Хаос

В полдевятого она поднялась, собрала с пола разбросанную одежду и стала не торопясь одеваться. Я валялся в постели, уткнувшись носом в локоть, и рассеянно, вполглаза наблюдал, как она это делает. Плавные движения, с которыми она надевала одну вещь за другой, наполняла скупая и кроткая грация зимней птицы, что не желает расходовать зря силы. Девушка задернула молнию на юбке, застегнула пуговицы на блузке – сверху вниз, одну за другой. Наконец, присев на кровать, натянула чулки. И поцеловала меня в щеку. На свете есть много женщин, которые соблазнительно раздеваются, но соблазнительно натягивающих одежду, могу спорить, найдется немного. Закончив, она взбила ладонями волосы, и мне сразу почудилось, будто комнату проветрили.

– Спасибо за ужин, – сказала она.

– Не стоит, – отозвался я.

– Ты всегда столько готовишь? – поинтересовалась она.

– Если срочной работы нет, – ответил я. – Когда много работы, вообще не готовлю. доедаю, что осталось, или ем где-нибудь в ресторане.

Она прошла в кухню, опустилась на стул, достала из сумочки сигареты и закурила.

– А я, представляешь, совсем никогда не готовлю. Во-первых, не очень люблю; а во-вторых, как представлю: каждый день возвращаться с работы к семи вечера, готовить много еды, потом все съедать до последней крошки, – так руки сами опускаются. Эдак получается, будто вся жизнь – для того, чтоб жевать, разве нет?

«Похоже на то», – мысленно согласился я.

Пока я одевался, она вынула из сумочки блокнот и ручку, написала что-то и, вырвав страницу, протянула мне.

– Мой телефон, – пояснила она. – Захочешь встретиться, или будет лишняя еда – звони. Сразу приду.

Забрав три книги о млекопитающих, она ушла, и в комнате воцарилась странная, тревожная тишина. Я подошел к телевизору, размотал футболку и в который раз воззрился на череп. И хотя тому не было никаких доказательств, чем дольше я на него смотрел, тем отчетливее казалось, что передо мною – тот самый череп, который молоденький ротмистр откопал на украинском фронте. Чем дальше, тем сильнее мерещилось, будто с этим черепом связано столько странных историй, что мне и не снилось. А может, мне так чудилось просто потому, что час назад я сам услышал странную историю. Кто его знает. От нечего делать я взял стальные щипцы и легонько ударил по черепу.

Затем сложил в раковину посуду, вымыл тарелки, стаканы, вытер кухонный стол. Ну, что ж. Пора и за шаффлинг. Чтобы никто не смог помешать, я поставил телефон на автоответчик, отключил дверной звонок и погасил свет во всей квартире, оставив гореть только торшер на кухне. По крайней мере, часа на два я должен забыть обо всем и сосредоточиться только на задании.

Мой пароль для шаффлинга – «Конец Света». Так называется чья-то личная Драма, на основе которой я перетасовываю результаты стирки для последующей обработки в компьютере. Под словом «драма» я подразумеваю не ту драму, что можно увидеть по телевизору. Эта драма – нечто беспорядочное, без конкретных сюжетных линий. И, в общем-то, я это называю драмой просто так, для удобства. На самом деле, о том, что происходит в этой так называемой драме, мне знать не положено. Все, что я знаю, – это ее название: «Конец Света».

Эту Драму выбрали для меня ученые верхнего эшелона Системы. Как только я выучился на конвертора, закончил годичный курс тренировок и сдал последний экзамен, они сунули меня в анабиоз и две недели снимали с моего замороженного мозга энцефалограммы. Проверив весь мозг до последнего уголка, они извлекли из него нервный центр, отвечающий за сознание, подобрали для шаффлинг-пароля подходящую драму, ввели в этот центр и снова внедрили его в мозг. И сообщили мне, что отныне мой пароль для шаффлинга – «Конец Света». И что теперь у моего сознания двойная структура. То есть во мне существует внешнее, хаотическое сознание, а внутри его, вроде косточки в соленой сливе, – еще одно сознание, в котором этот хаос конденсируется.