Круговая подтяжка - Степановская Ирина

– Пациентка доставлена, – доложил он. – Ждет в кабинете!

– Ой, как серьезно! – кокетливо посмотрела на шофера Юля. Азарцев поморщился и вышел из буфетной. Через секунду все его мысли полностью захватила ожидающая в кабинете дама.

– Дом с голубыми балконами! У подъезда – каштан! – что было силы орал Барашков в телефонную трубку, пытаясь энергией своего голоса внушить важность момента той женщине, что ответила по другую сторону телефонного провода: «Скорая слушает!» – Только не кладите трубку! – молил он. – Я здесь случайно, в гостях! Поверьте, я не обманываю! С женщиной очень плохо, она без сознания, нужно срочно госпитализировать! И если у вас есть реанимационная бригада, то она тоже нужна!

На другом конце провода мгновение стояла тишина, будто там соображали, что это – очередной глупый розыгрыш или все-таки нет.

– Моя фамилия Барашков! Я – врач! Я вас не обманываю! Поверьте мне! Соедините с главным врачом! – Аркадий кричал так, что было слышно, наверное, в соседнем подъезде.

– Фамилия, возраст, температура? – вдруг по-деловому сказали в трубке, и Барашков понял, что «Скорая» вызов примет. У него как-то странно вдруг запершило в горле, перехватило дыхание, и даже увлажнились глаза. Он испугался, что не сможет сразу ответить на все вопросы, но, быстро собравшись, хриплым голосом сообщил фамилию Тины, а возраст сказал наугад, потому что его никогда не интересовало точно, сколько ей лет, а про температуру сообщил, что она нормальная.

– Что болит? – по-прежнему металлическим голосом продолжали расспрашивать на том конце провода.

– Ничего не болит, она без сознания! – убеждал невидимого собеседника Барашков.

– А что случилось? Почему без сознания?

– Потому что она упала! Прямо на моих глазах!

– Ваша фамилия? – еще раз уточнил металлический голос, и после того, как Барашков в пятый раз проорал, что он Барашков, спросил: – Куда ехать? Назовите какие-нибудь ориентиры!

– Помойка во дворе. Выкрашена в зеленый цвет.

– Вы соображаете? – возмутилась «Скорая». – У нас в каждом дворе помойки!

– Да, и еще недалеко новая школа! Неудобно построена. Я когда ехал, не знал, с какой стороны ее объезжать! И кажется, рядом был магазин «Молоко»! – заорал Аркадий как резаный.

– Дом с другой стороны выходит на улицу?

– Кажется, да. Только я искал не с улицы, со двора. Улица уже второй год, как разрыта! Я помню, там канава была еще в прошлом году!

– Улица Скворечная, дом с голубыми балконами номер пятнадцать! – сообщила «Скорая». В голосе диспетчера даже появились человеческие нотки. – Теперь, какой подъезд, этаж и квартира? Код на двери?

– Кода нет, подъезд от угла второй, а на самом деле, может, и третий, – сказал Барашков. – Но я попрошу кого-нибудь встретить или сам выйду! У подъезда каштан. Номеров квартир здесь вообще ни у кого нет, но эта квартира – на пятом этаже. Выше только чердак! Я вас умоляю, приезжайте скорее!

– Ожидайте, ваш вызов принят! – трубку положили. Барашков облегченно вздохнул и склонился над Тиной, которая в прежнем положении была на полу, без сознания, с разбитой, окровавленной головой. В таком положении лицо ее выглядело каким-то чужим, незнакомым.

Он взял ее за запястье, и ее сердце тихонько ответило его пальцам тоненькой ниточкой еле различимой на ощупь пульсовой волны.

– Жива, – констатировал он и тут же ужаснулся тому, что сказал. Господи, как же она может быть не жива? Ведь это же Тина! Такой же родной ему человек, как жена, как дочь! На мгновение возникло в его сознании видение их прежней, такой родной, старой ординаторской, в которой собирались они. Вот, улыбаясь и что-то говоря, входит Тина. Она запыхалась и еще не застегнула халат, но глаза ее весело блестят, а на курносом веснушчатом носу выступили крошечные капельки пота. Она, не стесняясь, вытирает нос кусочком бинта и носком туфли пытается примять отошедший кусок линолеума на полу, одновременно энергично жестикулируя и говоря им всем что-то веселое, важное, дорогое…

И эта Тина сейчас перед ним?

А сам он сейчас разве прежний, такой, какой был тогда? Два года всего прошло, а как изменилась жизнь! И как он постарел, и как ему все надоело! Вечная погоня за деньгами, отвратительная физиономия Дорна, осторожная мордочка Мышки. Да провались она пропадом, эта всеобщая компьютеризация, эта приборомания, эта современная офисная мебель, если она ведет к разобщению душ! Нет в мире совершенства. Выкинуть бы к черту эти холодные пластиковые столы вместе с Дорном, вернуть бы старенький радиоприемник и синий продавленный диван, на котором так славно было во время дежурства пить черню-щий чай и знать, что ты не один, что, если надо, тебе помогут. Как же хочется по-настоящему лечить! Не метаться по трем местам, пытаясь заработать, а наблюдать одних и тех же больных от поступления и до выписки, радоваться стабилизации их состояния, ликовать от того, что сделано невозможное!

Барашков опомнился. Он рассуждает прямо как студент-первокурсник, не знающий ни болезней, ни больных. И в старом отделении была порядочная ж…, и в новом – тоже ж… Только другая. И теперь самое приятное место работы, куда он с удовольствием ездит, – тот самый дом, где живет его старый знакомый, умный, огромный сенбернар. Его по-прежнему приглашают ночевать с этим псом. Хозяева то уезжают за границу, то развлекаются по ночам. Собака уже совершенно здорова, только не сразу одинаково быстро поднимается на обе лапы – видно, имеется все-таки небольшое остаточное поражение. Иногда Барашков по собственному разумению колет сенбернару витамины, и тот беспрекословно подставляет ему нужный бок. К тому же у сенбернара есть стимул к уколам – после каждой инъекции Аркадий его угощает бутербродом из тех, что оставляют ему наужин. Так они и ночуют вместе – Барашков и сенбернар, под светом бежевой лампы, в кресле и на ковре, понимающе поглядывая друг на друга. И не хочется от сенбернара возвращаться в отделение к Мышке. Но приходится.

Аркадий опомнился. Оказывается, в ожидании «Скорой» он так и сидел в коридоре на полу рядом с Тиной, держа ее за руку. Он посмотрел на часы. Со времени принятия вызова прошло пятнадцать минут. Положение Тины было прежним.

Надо же где-то найти документы – паспорт, страховку. И надо собрать ее – как-то одеть или во что-нибудь завернуть. Аркадий решил, что может ненадолго отойти, чтобы поискать документы.

Паспорт он нашел сразу же, как только открыл первую попавшуюся на глаза створку шкафа. В ящике лежали диплом, разные бумаги, свидетельство о разводе и паспорт, но страхового полиса там не было.

Решить вопрос с одеждой оказалось сложнее. Вещи были навалены в беспорядке на разных полках, и Аркадию почему-то стало неприятно копаться в них. Он наугад еще раскрыл какой-то ящик и обнаружил там мужские носки.

«Вот! То, что надо», – решил он и осторожно надел носки Тине на ноги. То, что она в ночной рубашке, – даже хорошо, удобнее снимать, можно просто разрезать, и все. Теперь нужно одеяло, а лучше два, чтобы ее завернуть. И на голову какой-нибудь платок. На улице холодно.

Но никакого платка Барашков не нашел и поэтому приготовил для этой цели чистую наволочку.

За хлопотами прошло еще минут пятнадцать, вероятно, пора уже было встречать «Скорую». Он стал звонить соседям, чтобы попросить кого-нибудь встретить машину, но двери никто не открыл, и он опять стал волноваться, метаться, хотел выскочить на улицу сам, но страшно было оставлять Тину одну, и он ежеминутно выглядывал на улицу из окон, то с лестничной клетки, то из квартиры. Наконец, еще раз убедившись, что Тина продолжает дышать, он схватил с тумбочки на всякий случай ключи, чуть-чуть прикрыл все-таки дверь в квартиру и побежал по ступенькам на улицу. «Скорой» все не было. День уже закончился, наступил хмурый вечер, все так же поливал улицу мелкий косой дождь. Люди, уже успевшие вернуться с работы, не высовывали носа на улицу, наслаждаясь теплом своих квартир.

Барашков постоял, в беспокойстве покрутил головой, обежал вокруг дома, промок, в сотый раз подумал, что ему не довезти Тину на его «Жигулях», и побежал наверх, в квартиру, еще раз звонить в «Скорую». И в тот самый момент, когда в трубке опять раздался знакомый щелчок, он услышал внизу у подъезда звук подъехавшей машины и, бросив трубку, побежал смотреть в окно. Да, это была машина с красным крестом. Два молодых мужика лет двадцати пяти – тридцати вышли из нее и, поглядев почему-то вверх, направились к подъезду. «Надо сказать, чтобы сразу брали носилки», – подумал Барашков и побежал опять вниз.

– Я врач! – перво-наперво сообщил он, как только они поравнялись, но эта информация не вызвала никакого интереса. Мужики продолжали подниматься. – Надо носилки! Срочно везти! Женщина без сознания! – опять начал Барашков, но тот, кто был постарше, равнодушно сказал, остановившись у двери: – Здесь? Открывайте, посмотрим.