2017 - Славникова Ольга

Все в настоящем времени, как это бывает от большой усталости среди глубокой ночи. На кухне съедены уже и остатки бифштекса, и подкисшие сырники, и позавчерашние сухие пироги. Пепельницу дважды вытряхивали в прожженный, полный запудренных очистков мусорный мешок. Форточка открыта в холодную листопадную тьму, где, будто в пещере, носятся летающие перепончатые существа. Остатки черного кофе в чашках холодные, почти ледяные.

– Наверное, хватит на сегодня. Надо дать отдохнуть человеку, – предложил смущенный Дронов, сам едва удерживая зевок, раздирающий, будто Самсон, львиные челюсти программиста.

– Я лучше всего в мастерской по губам читаю. В камнерезке все время шумно, – пробормотал Крылов, подперев двумя руками голову, от которой между пальцами словно шел, вместе с волосами, напряженный гул. – Там такой получается фокус… Надо, чтобы уши немного заложило…

– В камнерезке, говоришь? – очнулся Фарид. – Значит, нам надо, чтобы стучало, визжало и ширкало. Спать потом будем, – с этими словами он распахнул обеими руками дверцы хлипкого кухонного шкафа, и на него повалились, сцепившись в маленький хаос, чернозубые терки, какие-то ситечки с заплывшими сетками, мятые кастрюльные крышки.

Скоро вся эта железная мешанина оказалась в комнате. Дополнительно Фарид и Дронов притащили громыхающий ящик со слесарными инструментами, откуда торчали хрупкие кольца какой-то изоржавленной проволоки, плюс здоровенный старый таз, побитый, как доспех. Не поленились включить стиральную машину, некогда сделанную по конверсии на одном из военных заводов: эта металлоемкая вещь, с колотящейся центрифугой внутри, скакала по крошечной ванной, угрожая сокрушить аляповатую ветхую плитку. Фарид, сдувая волосы со лба, дырявил дрелью таз; добропорядочный Дронов, удивляясь сам себе, водил напильником по скрежещущей терке и одновременно пинал жестянку, набитую гвоздями. Разбуженные соседи, сверху и снизу, колотили по батареям, наполняя трубы беспорядочным набатом. Получалось похоже. Крылову даже привиделся на секунду веселый Леонидыч, держащий перед лупой, будто красавицу перед зеркалом, ослепительную каменную искру. Все-таки в шуме не хватало какой-то пневматики, давления воздуха. Внезапно снаружи, где-то за хрущевками и парком, хлопнули взрывы: тряхнуло посуду, сама собой раскрылась, впуская замершую темноту, оконная створа. И в ту же секунду Татьяна своим нормальным голосом произнесла:

– На Дачную, восемнадцать. Возле метро «Завокзальная». Поедем за двести рублей?

***

Здесь они тоже были вместе, встречались возле номера тридцать шестого, оказавшегося тогда приземистой больничкой с маленьким парком и фланелевыми пациентами, сплошь на костылях, шевелившимися на песчаной дорожке, будто мухи на клейкой ленте. Тогда прошел, буквально пробежал, почти не намочив асфальта, короткий крупный ливень, и казалось, будто его можно догнать по следам, уводившим вниз, в сторону реки. Туда и двигался теперь Крылов, сжимая в кармане горячую связку ключей. Накануне он не мог заснуть до самого рассвета. Больничный парк облетал, погруженный в свою густую желтизну, оттуда пахло нежным увяданием и почему-то дегтем. По тротуару вместе с листьями, тихонько царапавшими асфальт сухими коготками, тащились легкие, шуршавшие под ветром папиросной рванью черные мешки.

Крылов не успел определить, которая из двух пятиэтажек, бурая или грязно-зеленая, значится под номером восемнадцать. Он увидел Татьяну, наискось перебегавшую улицу. Казалось, будто на нее падает отдельный, идущий под прямым углом к обычному дневному, искусственный свет. На лице ее словно играл ликующий блик. «Таня!» – крикнул Крылов, подпрыгнув с воздетой рукой, но она не услышала.

Она устремилась почти навстречу Крылову, забирая влево, в голый скверик с тощими березками и смутным монументом. Она была нарядней всех вокруг: ее облипало что-то блестящее, с узором под леопарда, ветер раздувал до укромного светлого пуха распахнутую шубку розового меха, на ногах сверкали стразами и виляли зеркальными каблуками розовые сапоги. Татьяна летела как слепая, лицо ее было пятном, но там сияло такое счастье, что Крылову захотелось сесть на асфальт и заплакать. Женщина, спешащая на свидание, – вот на что это было похоже.

Прежнюю стрижку Татьяна изменила на нечто, напоминающее клок серпантина. Все это вместе было настолько броско и вульгарно, что предвещало Татьяне разбитое сердце.