Четвертая рука - Ирвинг Джон

А Ирма, не забывайте, была влюблена, так что происки Хилдред не слишком ее трогали. Однажды ночью она, совершенно обнаженная, поднялась тихонько на второй этаж и на цыпочках двинулась по темному коридору, разумно предположив, что если доктор еще не лег и случайно увидит ее голой, она скажет, что иногда у нее случаются приступы лунатизма и ее неведомой силой «занесло» к нему в комнату. Ирме отчаянно хотелось, чтобы доктор Заяц увидел ее наготу, — разумеется, случайно! — ибо упорные занятия физкультурой дали поистине удивительные плоды. Она стала гибкой и стройной, а главное, научилась доверять своему похорошевшему ладному телу.

Но, подойдя на цыпочках к двери докторовой спальни, Ирма так и застыла: ей показалось, что доктор молится. Сама Ирма верующей не была, а потому посчитала это занятие в высшей степени странным для человека науки. Она прислушалась и с облегчением поняла, что доктор совсем и не молится, а просто читает вслух «Стюарта Литтла» — нараспев, как молитву.

— «Пора было ужинать. Он взял топор, ударил по стеблю одуванчика, открыл баночку рубленой ветчины и устроил себе легкий ужин — бутерброды с ветчиной и молоко одуванчика…» — бубнил доктор Заяц.

У Ирмы защемило сердце — она очень любила доктора, но при упоминании о рубленой ветчине ей стало нехорошо. Она — по-прежнему на цыпочках — вернулась вниз, заглянула на кухню и достала из холодильника несколько сырых морковок, лежавших в миске среди кубиков подтаявшего льда.

Ну когда же наконец он заметит ее, этот одинокий несчастный человек?

Ирма с удовольствием поедала теперь орехи и сухофрукты; впрочем, свежие фрукты и сырые овощи она тоже ела с удовольствием. А из отваренной на пару (и довольно-таки вонючей) рыбы могла сотворить потрясающее кушанье, сдобрив рыбу имбирным корнем и черными бобами. Это блюдо однажды произвело на доктора Заяца столь сильное впечатление, что он, ошеломив Ирму (и всех знакомых), внезапно пригласил на импровизированный обед целую толпу своих студентов.

Честно говоря, Заяц поступил так в тайной надежде, что Ирма приглянется кому-то из молодых людей и ей, может быть, даже назначат свидание. Она казалась доктору чрезвычайно одинокой, как, впрочем, и большая часть этих юных медиков, и он упорно не замечал, что «ассистентка» просто глаз с него не сводит. Зато это мигом заметили студенты, а поскольку Ирма и впрямь была лакомый кусочек, они решили, что Заяц с ней спит и им тут абсолютно ничего не светит. (А студентки единодушно решили, что экономка и доктор — два сапога пара.)

В общем, из «сватовства» Ирмы ничего не вышло, зато всем очень понравилась паровая рыба с имбирем и черными бобами. А ведь у Ирмы имелось немало и других кулинарных рецептов. В собачий корм, предназначенный для Медеи, она добавляла умягчитель мяса, прочитав в какой-то брошюре — когда сидела в приемной у зубного врача, — что эта добавка заставляет собак отворачиваться даже от собственного кала. Медея, впрочем, сочла новую добавку восхитительной.

Доктор Заяц часто посыпал птичий корм в тех кормушках, что были подвешены снаружи, красным перцем; по его словам, это делало корм несъедобным для наглых белок. Ирма, приняв эту выдумку к сведению, решила посыпать красным перцем и столь любимые Медеей собачьи какашки. Выглядело это весьма забавно — особенно эффектно смотрелись красные кучки на свежевыпавшем снегу. Но Медее перец показался несъедобным лишь в самый первый раз.

К тому же особое внимание Ирмы к собачьим фекалиям во дворе доктору было неприятно. Он использовал куда более простой — а также и куда более спортивный — метод борьбы с патологическим пристрастием Медеи: старался первым подбежать к заветной кучке с клюшкой для лакросса и сбросить какашку в коричневый бумажный пакет. Но порой Ирме все же удавалось заметить, как он лихим движением направляет удар в белку, сидящую на дереве по ту сторону Браттл-стрит. И хотя доктор Заяц ни разу не попал, при виде его лихого замаха клюшкой сердце Ирмы пронзала сладостная боль.

Впрочем, было еще рановато судить о том, сможет ли девушка, которую Хилдред называла «Никина стриптизерка», когда-либо найти путь к сердцу великого хирурга. Его коллег по клинике «Шацман, Джинджелески, Менгеринк и партнеры» тревожили более насущные вопросы: не сегодня-завтра имя доктора Заяца — которому едва лишь стукнуло сорок! — войдет в название знаменитой бостонской клиники, лучшей среди тех, что специализируются по хирургии верхних конечностей. Тогда название будет звучать так «Шацман, Джинджелески, Менгеринк, Заяц и партнеры».