Сволочи - Кунин Владимир

— Тогда, браток, тебе нужно бронетанковую колонну возглавить.

Стариковский строй задребезжал смехом... Старший лейтенант недобро покосился на моложавого старика со шрамом, скомандовал:

— Прекратить хиханьки и хаханьки! — И к безногому: — А вы выбирайте себе место где хотите...

И безногий уверенно покатил во главу строя, приговаривая:

— Не знаю, как с бронетанковой колонной, а уж вас-то, старых пердунов, запросто возглавлю!!!

— Равняйсь! Смирно!.. Направо! — отчаянно закричал старший лейтенант и повернулся к молоденькому лейтенантику у магнитофона:

— Внимание! Как скажу: «Шагом марш!» — врубай музыку!

И снова к стариковскому строю:

— Внимательней, товарищи ветераны! Шаго-о-ом... марш!!!

Лейтенантик нажал на клавишу в магнитофоне, и два гигантских динамика исторгли в небо Москвы звуки «Прощания славянки».

Строй древних старцев, чудом зацепившихся за жизнь на этой Богом проклятой земле, шаркая пошел по плацу.

— Выше ножку!.. — кричал старший лейтенант. — Прибавили темпу!.. Слушай музыку!.. Раз, два! Раз, два...

Моложавый старик со шрамом шел за глухим Героем. Герой в вязаной кофте по слабости все никак не мог набрать нужный темп, и старик со шрамом каждую секунду об него спотыкался и, чтобы не уронить Героя, все время поддерживал его сзади...

Но старший лейтенантик этого уже совсем не мог вынести!

— Рота-а-а-а, стой! Налево!

На полуноте оборвался марш «Прощание славянки»...

Старики остановились. Довольно слаженно повернулись налево. Старший лейтенант аж клокотал от возмущения!..

Он подошел прямо к моложавому пижонистому старику и в назидание всем остальным громко спросил:

— Вы что, уважаемый, строем никогда не ходили?!

Старик со шрамом на лице посмотрел смешливым глазом на старшего лейтенанта, улыбнулся и ласково ответил:

— Представь себе, малыш, — НИКОГДА...

...Этот же шрам, пересекающий чуть ли не все лицо, мы увидим у мальчишки четырнадцати лет от роду...

...каким и был далекой весной сорок третьего года прошлого столетия сегодняшний моложавый старик ветеран.

И тогда мы поймем, что шрам этот — отнюдь не фронтовое ранение, а попросту след жестокой и кровавой драки между блатняками и уркаганами того времени...

* * *

НОЧЬ. АЛМА-АТА СОРОК ТРЕТЬЕГО...

Была ночь... Была окраина полуголодной, но спасительной Алма-Аты, забитой эвакуированными, военными госпиталями, изнемогавшей от жуликов-интендантов, семейных трагедий, спекуляции и жестоких детских банд карманников, «домушников», малолетних налетчиков и несовершеннолетних убийц...

По-южному темной, непроглядной ночью под негромкое журчание арыков мальчишка со шрамом через все лицо сидел на облучке казахской арбы с высокими бортами, которую тащил самый обыкновенный степной ишак.

Арба была чуть ли не до половины загружена, и груз этот от посторонних глаз прикрывал брошенный сверху брезент.

Пасть у ишака была замотана тряпьем. Он тряс головой, силясь сбросить с себя этот намордник, но мальчишка со шрамом огревал ишака длинным кнутом и тихо приговаривал:

— Ну, ты, сука!.. Не дергайся, как свинья на веревке. Заложить всех хочешь, падла?! Вперед смотри, мудила...

* * *

НОЧЬ. РАЙОННОЕ ОТДЕЛЕНИЕ МИЛИЦИИ

Портрет Сталина, военные плакаты сорок третьего, грубо сделанный электрический стенд со схемой охраняемых объектов районно-государственного значения этой окраины Алма-Аты — продовольственные склады, территория военного госпиталя, военкомат и особняк второго секретаря коммунистической партии Казахской ССР... Это мы узнаем из надписей под «объектами». Двое милиционеров спят на деревянных скамейках...

Один дежурит у коммутатора и поглядывает на стенд — не замигает ли лампочка, не прозвучит ли тревожный сигнал...

Кто-то набивает диск автомата ППШ патронами...

Двое играют в нарды: здоровенный детина-казах, старшина милиции, и молоденький белобрысый русский паренек со скрюченной левой рукой. На пиджаке у негр медаль «За отвагу» и нашивки ранений.

Колчерукий ловко бросает кости, передвигает шашки, спрашивает детину-казаха:

— А почему в госпитале осколок не вынули?

— Близко у сердца. Нельзя трогать, помирать могу.

— А с осколком не можешь?

— Могу. Только когда совсем старый буду. А тебе что говорили?

Белобрысый помахал искалеченной рукой:

— Сказали — через год разработается и можно будет опять на фронт...