Тоже Родина - Рубанов Андрей

Мне опять налили. От духоты и табачного дыма — курили все, кроме меня, — и еще оттого, что сутки я почти ничего не ел, водка ударила в голову, и я позволил себе несколько секунд помечтать. Вот, срастется афера, я получу свои пять машин, с сиденьями в целлофане, продам их, погашу долги — и обрублю, к чертовой матери, все свои связи, выброшу записную книжку, лягу на дно, исчезну, сменю квартиру, перееду из своего Беляева куда-нибудь на Ленинский проспект, и окружу себя новыми друзьями. Не мелкими полунищими засранцами-голодранцами, а стабильными, прочно стоящими на ногах людьми с деньгами.

— Мне пора, — объявил я и встал.

— Куда собрался? Время позднее. Сиди, отдыхай, кушай.

Я вспомнил Ахмеда и расправил плечи.

— У меня в этом городе подруга.

Абреки засверкали глазами, заухмылялись и прощально продемонстрировали квадратные ладони людей, приученных к физическому труду.

Из холла гостиницы позвонил жене. Поклялся, что вернусь завтра. Моя подруга тусклым, тихим голосом сообщила, что очень ждет. Будет считать часы. Я повесил трубку, мучимый двойственным чувством. С одной стороны, когда тебя так любят и без тебя не могут жить — это счастье. С другой стороны, могла бы и сказать: «У меня все хорошо, ни о чем не волнуйся и занимайся спокойно своим делом».

Вышел в город. Водку я не любил, пил редко. Мне не нравилось само состояние ложной, временной эйфории. Какая, к дьяволу, эйфория, если я в свои двадцать четыре — мелкий махинатор в пиджаке с чужого плеча? Вдобавок отягощенный дурной привычкой рассматривать всякую мелочь, даже разговор с любимой женщиной, с той и с другой стороны?

Зашагал куда-то, бессмысленно созерцая собственные длинные тени, числом две — одна, от фонаря справа, от него я удалялся, постепенно вытягивалась и сходила на нет, вторая, от фонаря слева, к нему я приближался, постепенно крепла и прибавляла в контрастности. Кто-то враждебно попросил у меня закурить, я ответил, что берегу здоровье и всем советую, после чего прибавил шаг, из благоразумия. Не хватало еще ввязаться в уличный инцидент, имея в кармане фальшивый паспорт. В моей ситуации нужна максимальная осторожность. Хотелось есть, но не хотелось возвращаться в оккупированную хмельными джигитами комнату, обмениваться фразами, включать компанейского хлопца. Лучше быть голодным и одиноким, чем сытым, но окруженным случайными людьми. В моей жизни и так перебор случайных людей. Я предпочел бы иметь дело с людьми немногочисленными, но отборными. К сожалению, найти их можно только одним способом: просеяв, пропустив через себя множество случайных встречных, а такое мне пока не под силу. В итоге — вот, глупо разгуливаю по чужому городу с чужой ксивой в кармане…

Гулял часа два, пока не прошел мимо какого-то административного здания, где через стеклянные двери увидел зеленоватые цифры висящего на стене электронного хронометра. Двадцать три десять. Можно и вернуться. Джигиты наверняка угомонились.

Постоял, подышал. Понял, что трезвею.

Потом горький ветер донес до меня короткую автоматную очередь. Через несколько секунд — еще одну. Потом одиночный. Контрольный, что ли? Стреляли далеко, не менее чем в двух километрах от меня, а может, еще дальше. Место действия — плоская степь, где массы воздуха свободно передвигают любые звуки на любые расстояния.

Видать, порешили кого-то под покровом темноты, понял я. Не поделили финансовые потоки. Поспорили за очередь у конвейера, где каждые две минуты выпрыгивает в пространство новенькое авто с сиденьями в целлофане.

Конечно, пальба меня не удивила и не напугала, я ведь прибыл из Москвы, где семь месяцев назад, в октябре девяносто третьего года, вовсю разъезжали танки, а тела убитых защитников Белого Дома, по слухам, вывозили по воде баржами. Там, в столице, спорили о политике, здесь — о деньгах, но лично я никогда не отделял одно от другого.

Повеселевший, я зашагал бодрее, чувствуя, что живу как надо. Черные улицы, фальшивый паспорт, запах полыни, где-то стреляют из машинганов — именно так и следует жить. И приехал я сюда, конечно, не за деньгами. Хотя и за деньгами, конечно, тоже. Но во вторую очередь. В первую очередь — за страстями. Жить надо страстями, и ничем больше.

…Действительно, новый сосед спал. Безбожно храпел, выставив острый кадык. Иногда стонал и оглушительно почесывался. Я добыл давеча купленный батон хлеба, заварил чаю и пожрал. Включил телевизор, убавил громкость, поймал местный кабельный канал и посмотрел, в безобразном качестве, недолгий фрагмент забугорного фильма с мордобоем и воплями «фак ю». Выключил. Кино не умеет передать особую ауру, атмосферный нерв, запахи, тактильные ощущения. К черту кино, вокруг — интереснее.