Золотая тетрадь - Лессинг Дорис Мей

— Послушай, Ричард, нет смысла друг друга оскорблять. Вопрос весь в том, как можем мы ему теперь помочь?

У Томми оказался поврежденным зрительный нерв; Томми останется незрячим на всю жизнь. Мозг — не затронут, или, по крайней мере, все быстро должно восстановиться.

Врачи провозгласили, что Томми вне опасности, время снова вернулось в их жизнь, и Молли вся как-то сразу осела, она часами плакала, беспомощно и тихо. Анна была полностью погружена в заботы о ней и Дженет, которую ей нужно было уберечь от понимания того, что Томми пытался себя убить. Она употребила выражение «несчастный случай», но это было глупо, потому что теперь в глазах ребенка она читала страх: Дженет боялась, что в предметах повседневной обстановки и вообще в повседневной жизни сокрыта вероятность такого происшествия, которое ведет к лежанию в больнице, неподвижно, на спине, и к полной слепоте. И Анна изменила формулировку, объяснив, что Томми случайно себя ранил, когда чистил свой револьвер. Дженет тогда сказала, что у них дома нет револьвера; и Анна сказала, что нет, и никогда не будет, ну и так далее; и тревога оставила ее ребенка: Дженет успокоилась.

А Томми, который все это время оставался безмолвным, задрапированным в больничные покровы телом, лежащим в полутемном помещении, Томми, которого они, беспомощного и отданного на их попечение, все это время обихаживали, он, между тем, ожил, зашевелился и заговорил. И эта кучка людей — Молли, Анна, Ричард, Марион — люди, которые все это время стояли рядом с ним и ждали, сидели рядом с ним и ждали, мучились бессонницей во всю эту неделю безвременья, они вдруг поняли, как далеко в своем сознании они позволили ему уйти: Томми словно проскользнул куда-то в смерть, минуя их. Он заговорил, и это оказалось для них шоком. Поскольку это его свойство, это словно всех обвиняющее тяжкое упрямство, которое заставило его пытаться всадить пулю себе в мозг, изгладилось в их памяти, покинуло их мысли о нем, они привыкли видеть в Томми лишь жертву, лежащую в покровах бинтов и белых простыней. Его первые слова — а они были там все, все это слышали — звучали так:

— Вы все там, да? Так вот, я вас не вижу.

От того, как это было сказано, они все онемели. А он продолжил:

— А я действительно ослеп, не так ли?

И снова то, как это прозвучало, лишило их возможности смягчить, а именно таков был их первый импульс, возвращение этого мальчика к жизни. Спустя мгновение, Молли сказала сыну правду. Вчетвером они стояли у его постели, смотрели вниз, на голову, незрячую под плотной пеленой бинтов, и всем, им всем, было невыносимо худо от ужаса и жалости, от мысли об одинокой и отважной битве, которую, должно быть, приходится вести ему сейчас. Однако Томми молчал. Он тихо и неподвижно лежал. Его руки, унаследованные им от отца, корявые и неуклюжие, были протянуты вдоль тела. Он их поднял, неловким движением соединил и уложил на груди, тем самым выражая свою готовность стерпеть все, что суждено. Но в этом его жесте было нечто такое, что заставило Молли и Анну обменяться взглядами, в которых была отнюдь не только жалость. В их взглядах читался ужас — они как будто не посмотрели друг на друга, а кивнули одна другой. Ричард увидел, как женщины поделились друг с другом этим чувством, и он буквально заскрипел зубами от ярости. Место было совсем неподходящим для ссор и споров; но, как только они вышли, он заговорил. Выйдя из больницы, они какое-то время шли все вместе, и только Марион немного от них отстала — она была настолько шокирована тем, что случилось с Томми, что прекратила пить, но она все еще, похоже, пребывала в каком-то своем мире, где все происходило в замедленном темпе. Ричард яростно набросился на Молли, испепеляя и Анну злым горячим взглядом, показывая тем самым что обращается он к ним обеим:

— А ты ведь очень мерзко поступила, да? Ты поступила непотребно, правда?

— Что? — сказала Молли, глядя поверх руки обнимавшей ее Анны. Теперь, когда они покинули больницу, Молли вся дрожала от подавляемых рыданий.

— Когда ты так вот, запросто, ему сказала, что он ослеп на всю оставшуюся жизнь. Как ты могла! Вот так!

— Он это знал, — ответила Анна, видя, что Молли потрясена настолько, что не в силах говорить, а также понимая, что он их обвиняет вовсе не в этом.

— Он это знал, он это знал, — зашипел Ричард. — Он только что пришел в себя, и тут же ты сообщаешь ему, что он ослеп навеки.

Анна, отвечая на его слова, но не на чувства, сказала: