Московские сказки - Кабаков Александр

А оно снова там, вверху, бешеное, рыжее, и все злее раскаляется к закату.

Толкнуться, подпрыгнуть, поймать дуновение…

Тянет к себе беспощадное светило, втягивает в себя, или, может, само втягивается, входит в грудь, жжет слева.

…а вместо сердца пламенный… стремим мы полет…

Прекрасен закат, полыхает небесное пламя, и тает воск. Не долетим.

Но лететь-то есть смысл только туда, вот в чем дело.

Одни и те же видения преследуют, одни и те же мысли донимают в бессонное предрассветное время — самое, как известно, мучительное для нас, подверженных привычной алкогольной интоксикации с последующим абстинентным синдромом. Проснешься, словно по будильнику, в сакраментальные полпятого, почувствуешь все измученные образом жизни внутренние органы… И сразу озябнет спина, искривится тихим рыданием лицо, нелепые слезы ожгут истончившуюся кожу в наружных уголках глаз.

А вы, прилетая поздним рейсом из Франкфурта, допустим, на Майне в Шереметьево, предположим, второе, видите в это время лишь цветное зарево, сверкающее и непрестанно меняющее рисунок, словно старинная детская игрушка. Помните? Купленная у инвалида картонная трубочка, в которой пересыпались, отраженные в маленьких зеркалах, цветные стеклышки. Поднесешь к глазу — и любуешься узором, многоугольными звездами и розетками, повернешь чуть-чуть трубочку — и орнамент изменится с тихим шорохом пересыпающихся осколочков. Но стоит тряхнуть слишком сильно кустарное изделие — и все сломается, отлетят плохо приклеенные зеркальца, рассыплется геометрическая гармония на бестолковые стекляшки. Вот и сейчас за толстым самолетным окном такие беспорядочные огоньки видны по периферии главной картины, а что там светится, бог его знает. Может, коттеджное злокачественное новообразование, или старый секретный городок, неведомо зачем доживающий минувший век, или просто отдельно стоящий подмосковный оздоровительно-развлекательный комплекс Nizneie Bryukhanovo Country Club… Пассажиры, похлопав, по перенятому у мирового сообщества обычаю, посадившим-таки самолет пилотам, уже толкаются в проходе, натягивая на вывернутые руки куртки и вытаскивая по головам попутчиков сумки из верхних ящиков, стюардессы вяло просят оставаться на местах до полного конца, но никто их не слушает — хорош, мы дома.

Собственно, дальше речь и пойдет о прекрасном чувстве любви.

В нижнебрюхановском клабе, к слову сказать, баня суперская. Неохота даже описывать все эти бассейны с искусственной волной, джакузи эти, холлы, телевизоры плазменные и бары. Их и так все знают, знаменитое место, пафосное, элитный отдых для состоятельных господ. И как раз сейчас там Руслан Абстулханов оттягивается, авторитетный предприниматель, слыхали, наверное? Он всегда в бейсболке фотографируется… А, вспомнили? Правильно, тот самый, который с Олесей Грунт одно время везде ходил, пока она на Сеню Белоглинского, «Южмарганец», не переключилась. Ее, кстати, что-то не видно давно, говорят, сейчас в Лондоне тусуется, там теперь много наших пацанов и девчонок, актуальное место стало… Да, так вот: то ли Руслана с тоски по этой непоседливой девушке плющит, то ли чувствует он, что скоро кончится беспощадно короткая жизнь (остается ему до ДТП со смертельным исходом восемнадцать дней), то ли просто так, но собрал он хорошую команду и рванули зажигать в Нижнее Брюханово, все свои ребята.

Володичка, например, Трофимер, депутат, магнат ресторанного дела и парапланерист.

Или тот же марганцевый Сеня, он вообще-то парень скромный, голубыми своими глазами смотрит так, как будто виноват в чем-то, как будто украл что-нибудь. А чего стесняется? Непонятно.

Или Ваня Добролюбов, у него раньше большой строительный бизнес был как раз в этих, брюхановских местах, но что-то не срослось то ли с конкурентами, то ли с налоговой, то ли совсем наверху, и пришлось ему перенести активность на Кипр, а в Москву только отдыхать приезжает.

Кто еще? Кто ж там еще был… А, вспомнили! Тима Болконский, вот кто. Его, надеемся, представлять не надо? Из той самой семьи, да и на собственном счету уже много чего, один только культовый «Друган возвращается» немалого стоит, а ведь еще и консалтинг, и пиар, и в избирательных делах не последний человек — в общем, звезда. Он как раз вернулся из Ирландии… нет, из Исландии, слез с этой диеты, на которой мы все сейчас сидим, и гуляет. Они здорово с Володичкой похожи — оба экстремалы (Болконский на мотоцикле рассекает, «хонда» у него за двадцать штук, ничего, а? плюс дайвинг), да и внешне тоже: головы оба бреют и бородки маленькие отпустили. Из-за этого имиджа Трофимера впоследствии вообще с посторонним человеком спутали, а что поделаешь? Можно быть круто в деле, а к нэйл-мастеру ходить, зачем против времени переть, трэнд — он как бы на самом деле типа обязаловка. Об этом даже стих есть какой-то…

Да, кто ж еще там был? Петр Павлович был, это точно. Сидел, как всегда, тихо в уголку, мол, пусть молодые веселятся, безбашенные, а я со своими бабками и так побуду, в сторонке. Хорошо сидеть в сторонке, когда в список ста попадаешь, а тебя при этом на Дмитровку не таскают.

Еще кто? N, конечно, был, как же без него. Тем более, что он тогда еще не погиб трагически.

Еще? Ну, Нерушимов Аркадий, если угодно. Недавно только доверили ему возглавить здешний РОВД, а он уже сумел зарекомендовать себя среди широких слоев местного населения и гостей района, иначе кто позвал бы простого мента в такую компанию? А Нерушимов — с понятиями мужик. Дом они с женой Людмилой построили в здешнем ближнем Подмосковье неплохой, живут там с родственниками жены прилично, но без лишних понтов, хотя люди обеспеченные и имеют отличную квартиру в городе, которую эта Людмила, конечно, сдает иностранцам, что и приносит милицейской семье все объясняющий доход.

А с Нерушимовым пришел его друг, Игорь Алексеевич Капец, тактичный такой мужчина, но физически сильно развитый и с большими шрамами на груди и спине. В разговорах участия не принимает, парится по два срока — и к нему никто не лезет, мало ли откуда в наше время у человека могут быть такие шрамы. Тем более, что, говорят, работает Игорь в ЧОПе, то есть в частном охранном предприятии.

В общем, много там народу собралось. Практически имел место репрезентативный срез всего нашего столичного общества, как сказали бы мы, если бы преследовали научные цели. Но цели наши чисто художественные: не поленимся снова напомнить, пишем мы рассказ о любви, что следует непосредственно из названия (см. выше).

И под утро затошнило вдруг Игоря Алексеича, буквально вот как нас сейчас от всего вышеописанного тошнит. Затошнило его от персонала модельного агентства «Red cats», обслуживавшего вечеринку всем своим визгливым составом, от приятной мужской компании затошнило тоже, и даже от бухла дорогого затошнило. И вышел он на свежий ночной воздух в халате.

Невидимые черные деревья стояли в невидимом черном воздухе, невидимые мелкие звери шелестели в невидимой густой траве, а в белом свете, падавшем сквозь стеклянную оздоровительно-развлекательную стену, стоял в махровом белом халате Игорь Алексеевич Капец, подполковник воздушно-десантных войск в безусловном запасе по тяжелому ранению, ветеран интернационального долга и конституционного порядка, московский охранник, беспредельно жестокий, будем откровенны, человек — и думал о смысле своей жизни…

Ах, вам странно, что о вечном размышляет такой вот Капец? А ночью, да будет вам известно, уважаемые дамы и господа (хотя правильнее, конечно, говорить просто «господа», но у нас теперь прижилось это лакейское обращение, «дам» выделяющее особо), прекрасной ночью, когда пахнет невидимая природа чистой и прохладной сыростью, когда тихо шелестит что-то живое вокруг, когда в небе, среди звезд, мигает бортовыми огнями ваш заходящий на посадку франкфуртский рейс, — все в это время думают о вечном.

И подполковник бывший тоже думал, вспоминал.

Вспоминал, например, как горит тяжелым, с копотью, пламенем сухая нищая земля, как с неслышимым сквозь броню тихим хрустом рушатся под гусеницы глиняные стены, как бежит маленький человек в белой рубахе, неся свою оторванную не до конца руку, и исчезает под гусеницами же, как дурным хохотом заходится обкуренный водитель, а вертушки снова поднимаются, выползают из-за холмов, болтаются в небе все ближе неровным черным строем… Еще вспоминал, как лупит из зеленки бешеный пулемет и лежат у камазовских колес мертвые морпехи, с которыми пил час назад, а пулемет лупит, лупит, лупит, он упертый, этот чех, да и деваться ему некуда… И еще: Игорь лежит на ледяном трясущемся железе вертолетного пола, проникает в туго забинтованную грудь Игоря и рвет ее злобный стук движка, а Игорь закидывает голову и снизу видит, как волокут пацаны к открытой двери пулеметчика, взяли они его все-таки…

Нет, не пожелаю я вам таких воспоминаний.