Дочки-матери - Знаменская Алина

— Я тебя ненавижу! — закричала она, с досадой слыша, как срывается ее невнушительный, слишком писклявый, слишком беспомощный голос. — Ты мне не отец! Знай, что я тебя ненавижу! Лучше бы у меня не было отца совсем, чем такой, как ты! Я тебя не уважаю! Трутень!

Новый удар сбил ее с ног. Она отлетела в комнату, проехала по паласу и ударилась головой о кресло. Слезы брызнули из глаз. Лерка думала об одном: как изловчиться и, прыгнув, побольнее вцепиться в это красное небритое лицо, оставить там след позаметней.

— Еще цветы приволок! Думает маму этим тронуть! Ты ей не нужен, понял? Она ненавидит тебя так же, как я!

— Замолчи! — заорал Рожнов, двигаясь на Лерку. Его ботинки оставляли на паласе грязные следы. — Замолчи, убью!

— Убьешь, тебя в тюрьму посадят, мама хоть от тебя отдохнет.

— А-а-а… — Рожнов схватил Лерку за одежду, тряхнул ее изо всех сил, она коротко пискнула, чувствуя, как воротник врезается в шею.

Упав на пол, она на четвереньках поползла к двери и не успела отметить тот момент, когда в ней произошло включение инстинкта самосохранения, который заставил ее вскочить и в чем была, в тапочках на босу ногу, вылететь в подъезд. Подстегиваемая все тем же инстинктом, она слетела вниз, не заметила, как оказалась на улице, где, ничего не видя от застилающих глаза слез, помчалась наугад, по наитию. Ноги сами, не контролируемые разумом, вели ее в единственно надежное убежище, куда всю жизнь стремится каждый человек — к маме.

Наташа, как только увидела дочь, еще ничего не поняв, уже каждой клеточкой, насквозь, пропиталась страхом за нее. Ужас электрическим током пронзил ее до самых пяток. Раздетая, в тапочках на босу ногу, с заплаканным лицом и глазами, полными отчаяния!

Наташа молча выпроводила детей в соседнюю комнату на занятия по ритмике и закрыла за собой дверь на ключ. Налила воды в стакан. Лерка выпила, клацая по стакану зубами.

— Я не вернусь домой! — наконец сумела выговорить она. — Я не буду жить с таким отцом! Все!

Кое-как, с грехом пополам, Наташа вытянула из Лерки подробности. Через двадцать минут она уже летела домой, подгоняя медлительный троллейбус. Грязные следы по линолеуму застыли, образовав внушительные слепки. На кухне царил разгром. Посреди всеобщего бардака, в ведре для мытья полов, торчали белые хризантемы. Рожнов спал перед телевизором, по-деловому сложив руки на груди.

Наташа подлетела к нему и вцепилась в рубашку. Тряхнула изо всех сил. Он разлепил глаза и ошалело уставился на нее.

— Ты чё, мать?

— Это тебе за Лерку, сволочь! — просипела она, набрасываясь на него с кулаками.

Рожнов попытался подняться, но Наташа навалилась на него, злость придавала ей неестественную для нее силу. Рожнову только и осталось, что прикрыть голову руками.

— Ты что, мать? За что?

— Ты… на ребенка руку поднял, тварь? — шипела Наташа, вцепляясь ему в волосы. Она била его по лицу, колотила в грудь, куда попало.

— Ты хоть объясни, — вякал Рожнов, уворачиваясь от ударов и пытаясь отцепить разъяренную как фурия жену.

— Не прикидывайся, Рожнов! Прикрываешься своей пьянкой, как одеялом! Лучше молчи теперь, а то хуже будет!

Рожнов и сам догадался, что будет хуже, и потому только слабо оборонялся, давая Наташе излить на него всю свою ярость.

Наташа успокоилась не скоро. Когда руки стали чувствовать боль, а одышка не давала возможности больше кричать, Наташа оставила Рожнова и ушла в спальню. Она собирала вещи дочери в сумку, а Рожнов басил на полу в гостиной:

— Ну правда, мать, ну не помню я ничего… Натоптал — щас вытру. А Лерку обидел — не помню… Зря ты, мать, так…

— Заткнись, Рожнов, — попросила обессиленная Наташа.

Она торопилась. Лерка сейчас в таком состоянии, что не натворила бы глупостей. Отправить ее в деревню. Все равно осенние каникулы через два дня. Классной руководительнице соврать что-нибудь. А уж потом думать, что делать дальше. Как жить…

— Теть Юль! Я к вам в гости!

Юля распахнула калитку, и перед ней воочию предстала Наташина дочь Лера. Девочка с Юлю ростом, но тонкая как камышинка. Ее красный нос говорил о том, как она замерзла.

— Ты одна?

— Как видите… — Лерка только плечами пожала. Сейчас она могла думать только о тепле и горячем чае.

Дома у Юли было жарко натоплено. От тепла и горячих щей Лерку разморило. Слипающиеся глаза выдали ее, и Юля отправила гостью спать. Сквозь дрему Лерка видела какого-то мальчика с охапкой дров и думала, что это сон. Проснулась, не сразу сообразив, где находится, какое время суток теперь. Потом постепенно реальность вернулась к ней, она прислушалась. В доме было тихо. Вероятно, уже ночь. Лерка выбралась из-под одеяла и на цыпочках прошла через большую комнату. На диване спал мальчишка, которого она видела во сне. Юля сидела за столом и штопала носки. Перед ней стояла корзинка с нитками, лежали куча носков и несколько пар Олиных колготок.

— Вот кого бы никогда не представила за этой работой, так это вас.

— Я бы и сама себя не представила, — улыбнулась Юля.

— Теть Юль, я поживу у вас? Немножко…

— Живи, — отозвалась Юля, не отрывая глаз от работы. — А что, проблемы с родителями?

— С отцом, — вздохнула Лерка и поняла, что не в силах рассказывать сегодняшний эпизод. Она просто не сможет пережить его снова даже в мыслях.

— Бывает… — кивнула Юля. — Я рада, что ты обо мне вспомнила в трудную минуту. Правда, развлечений для тебя здесь никаких. Соседи — одни старики.

— Ничего, это мы переживем. Теть Юль, а мальчик — ваш родственник?

— Не совсем. Скорее — квартирант.

И Юля поведала Сашкину историю, Лерка слушала с открытым ртом.

— Кстати, на днях мы с Санькой поедем в госпиталь, а ты с Оленькой побудешь. Ладно?

— На все согласна, только не прогоняйте, — Лерка молитвенно сложила руки.

— А мама-то знает, что ты здесь?

Лерка замялась с ответом, и этой заминки оказалось достаточно, чтобы Юля все поняла.

— Мама велела мне ехать в деревню. Но поймите, теть Юль, на праздники туда обязательно двинет отец. А я его видеть не могу. Он начнет прикидываться, что ничего не помнит, а бабушка будет выспрашивать.

— А как же мама?

— Мама… у нее своя жизнь, — вздохнула Лерка. — У них любовь с Евгением Петровичем, Ей не до меня. Они так редко видятся, что на праздники скорее всего она уедет к нему. Или они встретятся где-нибудь посередине.

Лерка помолчала и усмехнулась:

— Мама всегда думала — стоит сплавить меня в деревню любящей бабушке за пазуху, и все мои проблемы решены.

— По-моему, ты ошибаешься, — осторожно возразила Юля, отодвигая штопку. — Ты просто немного ревнуешь…

Лерка пожала плечами.

— Да нет… Я рада за нее. Потому что, не будь в маминой жизни Евгения Петровича, ей было бы очень тоскливо и одиноко. Нет, не то. Ей было бы просто невыносимо жить. Вы не представляете, теть Юль, что иногда выкидывает наш отец!

— И все-таки мне показалось, в душе ты осуждаешь маму.

Юля поднялась, поставила чайник на газ, достала конфеты.

— Меня никто не любит, — вдруг брякнула Лерка. Юля уселась напротив нее на табуретку.

— Ты имеешь в виду родных?

— Нет. Родные, конечно, любят. У родителей я единственная дочка.

— Значит, из ребят?

Лерка обреченно кивнула.

— У меня полно друзей, все ко мне хорошо относятся. Но…

— Но нет парня, — закончила за нее Юля и улыбнулась.

Лерка на улыбку не ответила. Конечно, другим кажется, что это не проблема, но для нее-то!

— Тебе только шестнадцать. Ты присматриваешься, к тебе присматриваются…

— Со мной что-то не так, — возразила Лера, болезненно морща лоб. — И я не пойму, в чем дело. Вот этим летом приезжаем мы с мамой в лагерь. Ну, вы знаете, ее от работы всегда посылают воспитательницей. Мы еще только идем с чемоданами, а на маму уже все тренеры оборачиваются, шеи сломали. А к вечеру стая ухажеров вьется с комплиментами. А я одна! Смотрю на себя в зеркало — вроде не страшилище, стройная, ноги длинные. А нет у меня толпы поклонников. Влюбиться не в кого!

Лерка уложила свою безутешную головушку на руки и уставилась на Юлю.

— Вы с твоей мамой как… как Кристина с Аллой Пугачевой! — засмеялась своему сравнению Юля. — Мама, она источает уверенность, тепло, мягкость и силу одновременно. Мужчины это чувствуют за версту. А ты пока в себе не уверена и свою неуверенность прячешь под иголками. А кому же охота уколоться? Но зато у тебя все впереди. И толпы поклонников — это не главное.

— А что главное?

Юля на минуту задумалась, глядя мимо Лерки в окно, где сквозь туман продирался желток луны.

— Когда Никита был жив, заботился обо мне и я могла одеваться, выглядеть… Ну, короче, когда мы жили в достатке… Так вот, тогда многие мужчины пытались ухаживать за мной, даже в любви объяснялись. А случилось с нами то, что случилось, осталась я ни с чем, их всех как ветром сдуло. Ни один на помощь не бросился…