Жизнь заново - Робски Оксана

– А в облаках только солнечный свет?

– Конечно! И ничего не надо менять местами!

Федор довольно улыбался. Он шепнул мне в ухо:

– Я давно не видел своего друга таким счастливым. Спасибо вам.

– Наверное, уже поздно, – спохватился Владимир, – наверное, мне пора.

– Наверное, вы хотите спать? – спросил Федор. – Ведь вашу машину всё равно не починить до утра.

– Спать? – Как раз спать мне не хотелось совсем. Как будто я и не проехала шесть часов по дороге Питер-Москва.

– Я останусь у Владимира. А вы устроитесь здесь, хорошо?

– Да, да, конечно, ты можешь остаться у меня. Спокойной ночи, Элла.

Они развернулись и как-то очень быстро оказались у двери.

– Постойте! Вы ведь ещё не показали мне остальные картины…

– Вы хотите, чтобы я показал их вам? Сейчас?

– Да, а что, ваши картины, как и ваш ларёк, на ночь закрываются?

– Нет. Конечно, если вы хотите…

– Федор, я все равно пойду, мне с утра на работу, но ты приходи. Я оставлю дверь открытой.

– Спасибо.

Я улыбнулась.

– Пойдёмте!

Я взяла с собой подушку и бокал шипучего. Устроилась посередине зала на подушке прямо с ногами. Мой педикюр был идеален.

– Петров-Водкин. Вам знакомо это имя?

Я промолчала. Сделала глоток.

– К сожалению, копия. Но отличная! Обратите внимание на организацию пространства! Вы знаете, для него пространство – один из главных рассказчиков картины! Вам нравится?

Мне нравилось. Такие яркие краски, как здорово видеть жизнь в таких ярких красках!

– Петров-Водкин считал живопись орудием усовершенствования человеческой природы.

– Вы думаете, человеческую природу надо усовершенствовать?

– А вы думаете, нет?

– Нет. Все просто, но удобно. Побеждает сильнейший. Зачем что-то усложнять, усовершенствовать?

– Элла, он умел читать судьбу по лицам.

– И что бы он прочитал на моём лице?

– Что не всё, что удобно, делает человека счастливым. Иногда это бывают абсолютно неудобные вещи.

– К счастью, редко.

– Совсем не редко. И побеждать нужно не слабейших…

– Сильнейших! Чтобы стать самой сильной!

– Чтобы стать самой сильной, надо победить себя.

Я смотрела на небольшую картину прямо передо мной. Бакст. Такие странные цвета. От них невозможно оторвать взгляд. Странная картина. Как будто я её уже где-то видела.

– Это похоже на сон, – сказала я, протянув руку в сторону Бакста.

Федор кивнул.

– Вы чувствуете живопись, Элла.

– Значит, я могу усовершенствоваться?

Он улыбнулся.

– Мне кажется, вы и есть совершенство.

– Спасибо.

– Посмотрите сюда. Мой любимый художник. Филонов. Он считал, что кубизм, посредством геометризации форм, навязывает миру свою волю. А художник-аналитик должен подражать природе. Тщательно прописывать каждый атом. Каждый атом, созданный природой, имеет право на своё место в жизни.

– Красиво.

– Очень.

– Каждый атом имеет право на своё место в жизни, – повторила я.

– И каждый красив по-своему. Но главное – не красота формы. Филонов учил изображать не внешний вид дерева, а его рост. Не лицо человека, а процесс его мышления. Понимаете?

– Понимаю. Какая необычная ночь!

– Необычная? – Он улыбнулся. – Честно сказать, да. Такая необычная ночь.

– И мне так хорошо здесь.

– И мне. Мне кажется, я всегда ждал именно вас, чтобы рассказать все это. И показать.

– Я не любила раньше музеи. Я, конечно, была в Лувре, и в д'Орсе, и в Прадо…

– Это невероятно! Вы были в Лувре, в Прадо?

– Да. И в Лондонском музее современного искусства, и Нью-Йоркском МоМА…

– И вы молчали?! Вы ничего мне не рассказывали?! – Он схватил меня за руки.

Что же ему рассказать, чтобы он не отпустил мои руки?

– Ну, там здорово, конечно…

– Какая вы счастливая!

Он отпустил их.

– У вас, наверное, такая интересная жизнь…

Я кивнула.

– Да, интересная. Только вот не знаю, что рассказать…

Мы смотрели друг на друга, и наши лица были так близки – и я наконец-то поняла смысл всех этих долгих часов, что я слонялась по музеям всего мира. Всё это было для того, чтобы однажды рассказать об этом Федору. В деревне Кошки. Держась за руки.

– «Мадонна» да Винчи очень маленькая, – вспомнила я.

– Да. – Его лицо приблизилось к моему.

– И она под пуленепробиваемым стеклом, – шептала я.

– Да, – шептал он.

– И вокруг всегда много народу.

Я взяла его голову в руки и поцеловала. Я целовала его очень долго. И никто из нас не хотел останавливаться.