Прощай, печаль - Саган Франсуаза

– Вы не знаете, куда она переехала? У нее, насколько мне известно, теперь другой адрес…

– Верно. Сейчас она живет на рю де Турнон. Она вышла замуж за богатого англичанина, но уже развелась с ним. Живет она рядом с сенатом, на верхнем этаже, над кафе, припоминаете место? Время от времени, раз в три месяца, я захожу за ней, и мы завтракаем вместе.

– И как она?

– Красива, как всегда. Вот именно, как всегда, красива. По крайней мере, для меня… Но ведь я ею никогда не обладал, а женщина, которой ты никогда не обладал, остается до конца более или менее желанной, не так ли?

– Не знаю. – Матье встрепенулся. – Я не хочу этим сказать, что обладал всеми женщинами, которых желал, но я всегда выбирал тех, кому поначалу я сам нравился больше. Видимо, предпочитал легкость, жаждал счастья или… был осторожен. Не знаю.

Похоже, так оно и было, даже если Матье до сих пор об этом не задумывался. Любопытно. Как будто его возбуждала только возможность успеха. Что из этого следует? Он чуть не спросил об этом у Сальтьери, который, судя по всему, был очень хитер. С ним интересно было поговорить. Сказать ему: «Хочу умереть. Что вы на этот счет думаете? Как бы вы поступили?» Но у Матье нет такого права. Этот бедняга, несмотря на столь тоскливый или наводящий на него тоску род занятий, – во всяком случае, настолько, что он сам об этом говорит, – так вот, этот бедняга не заслуживает, чтобы на его плечи взвалили такой тяжкий груз. Никак не заслуживает. Впрочем, у него, Матье, есть друг-товарищ. Есть Робер Гобер, потрясающий дружище, верный и сентиментальный товарищ. Матье не сумел сдержаться и откровенно расхохотался, но тут же осекся, встретившись с удивленным взглядом Сальтьери.

– Мне бы не хотелось принимать участие в этом проекте, – проговорил Матье. – Вы мне очень нравитесь, но гораздо больше мне бы понравился проект, который бы понравился тому, кто бы у меня его заказал. Вам понятно?

– Понятно. В высшей степени. Верно. Я тоже предпочел бы… Возможно, в следующий раз будет что-нибудь забавное, или интересное, или трудное… Мне гораздо больше нравится ваш мотель в лесу под Барбизоном.

И они расстались добрыми друзьями, хотя Матье, провожая клиента до двери, смущенно думал о том, что они больше никогда не встретятся. Это окрашивало их прощание грустью, точно так же, как окрасило их встречу тягой друг к другу. Достаточно и того, что по возвращении в кабинет он обнаружил у себя в блокноте номер телефона Матильды, записанный Сальтьери. И тут раздался телефонный звонок. Это Гобер, доложила секретарша, причем он уже звонил пять раз, о чем она забыла вовремя доложить, добавила она без всяких сожалений, ибо она (Матье об этом знал) относилась к Гоберу с презрением, считая его жестоким и бессердечным, в то время как Матье считал Гобера просто неловким и скрытным. Во всяком случае, Матье не ответил и на шестой звонок, чем весьма порадовал секретаршу.

Матье всегда испытывал, и всегда отдавал себе в этом отчет, легкое чувство превосходства по отношению к Гоберу, однако утренняя встреча перекрасила это чувство в саркастическое безразличие или попросту сорвала с него личину прежней приязни, прежнего уважения: их отношения не выдержали испытания, и истина проявилась без прикрас и без оговорок, так что Матье более не испытывал к Гоберу ни малейшего интереса. И до Матье дошло in petto, что Гобер, давным-давно вошедший в его жизнь, сегодня утром из нее вышел. И это случилось как нельзя вовремя, ибо скоро Матье предстояло бы сделать то же самое. И пусть некому будет никого жалеть на страницах банального фельетона, озаглавленного «Жизнь и смерть Матье Казавеля».

А пока что Матье восторгался чутьем мадемуазель Периньи. В отношении его друзей она обладала потрясающей интуицией, свойственной давно работающим секретаршам (само собой, влюбленным в своего патрона). Было достойно удивления, как по ходу взросления и старения доказывалась истинность пословиц, поговорок и общих мест!

Весь этот поток мыслей и мыслишек, холодных рассуждений и быстрых умозаключений переполнял его мозг, не фиксируясь, ибо Матье целиком сосредоточился на записанных в блокноте восьми цифрах, представлявших собой Матильду сегодня, живую, конкретную Матильду, живущую на рю де Турнон над бистро, которое он сам знал наизусть; Матильду, которую уже много лет он считал если не уехавшей на другой конец света, то, по меньшей мере, «куда-то». И жила она теперь «где-то»: он просто не смог бы вынести, что она живет рядом и без него. Ибо ему было бы невыносимо сознавать, что она находится в пределах досягаемости, – по крайней мере для его взгляда. Ибо цифры, появившиеся на углу стола, не просто относились к ней, но сами таили в себе соблазн: номер с тремя четверками, двумя нулями и тремя восьмерками, прекрасно оркестрованный, гармоничный, как и все, что его окружало. Ибо он уже выучил этот номер наизусть: 48.00.48.84, номер своей великой любви. Ибо он вспомнил ее прежний номер: 229.29.92, номер того, его времени, вспомнил, до какой степени эти необыкновенные для него и похожие друг на друга цифры отдавались радостным, напевным, почти чувственным эхом. Ибо улица, на которой жила Матильда, называлась Бельшас-ла-Форестьер, а ее АТС носила ошеломляющее название «Вавилон»… Да, были времена, когда, несмотря ни на что, он, Матье, отъединялся от себе подобных и их тускло-медлительного существования на нашей планете и присоединялся к тем немногим ее обитателям, которые были наделены даром воображения и которые все еще наличествуют на ней до сих пор.