Шаги по стеклу - Бэнкс Иэн

— Номерок к зубному.

Миссис Шорт сочувственно покивала. Вырвался! Он стоял на пороге, можно сказать, уже на улице — он от нее ушел.

— Вы там на переходе-то поосторожнее, мистер Граут, слышите?

— Слышу, — ответил он, сделал глубокий вдох и пошел по тротуару.

— Может, все ж таки обмахнуть пыль, пока вас не будет, мистер Граут? — закричала ему вслед миссис Шорт, хотя Стивен уже отошел метров на десять. На него будто бы накинули аркан: ноги отказывались идти, а плечи подались вперед, словно он вот-вот должен был упасть. Он обернулся, посмотрел на воинственно улыбающуюся физиономию миссис Шорт и яростно замотал головой. В пределах метров тридцати не было ни одного припаркованного автомобиля; между тем мимо него с рычанием проносился неровный поток машин. Он снова замотал головой.

— Что это с вами, мистер Граут? — заорала миссис Шорт и приложила пухлую руку к правому уху.

Он выдержал ее взгляд, широко раскрыл глаза и что было мочи затряс головой.

— Не слышу вас, мистер Граут, — не унималась миссис Шорт, а у него уже кончался кислород.

Опустив голову, он побрел назад, к дверям, поднялся на ступеньку, чтобы находиться выше лазерных осей, и сказал в лицо миссис Шорт:

— Нет, благодарю вас, миссис Шорт. Уборку делать не надо. Я предпочитаю заниматься этим самостоятельно.

— Ну, дело хозяйское, — ухмыльнулась миссис Шорт.

— Уверяю вас, в этом нет никакой необходимости, — заверил ее Граут.

Он постоял, выжидая, чтобы она закрыла дверь, но не дождался. Тогда, набрав побольше воздуха, он проговорил: «Всего хорошего» — и, отвернувшись, торопливо зашагал по Аппер-стрит; но не прошел он и пятидесяти метров, как издалека вновь донесся вопль миссис Шорт. Он не оглядывался, но разобрал «счаст-ли-и-и-во» и испытал тошнотворное отвращение, смешанное с облегчением.

Они сидели на балконе ярко освещенного игрового зала в Замке Дверей. Снег растаял, и теперь здесь гулял теплый влажный соленый ветер из верхних покоев, который вихрился вокруг двух игроков и улетал дальше, в открытое пространство. Квисс и Аджайи, одетые в легкие накидки, склонились над игровым столиком, украшенным филигранью, и перемешивали гладкие пластинки из слоновой кости.

Находиться в игровом зале было невмоготу — там стояла страшная жара. Примерно месяц назад, по их собственному исчислению времени, в Замке Наследия закончился ремонт котельной; по словам сенешаля, оставалось лишь «кое-что подрегулировать».

Со своего места Аджайи видела каменоломни. По заснеженным тропинкам и подъездным дорогам вдоль шахт и карьеров сновали черные фигурки, взад-вперед ездили тележки: те, что степенно везли тяжелый груз, скрывались из виду за каменным выступом — она напряженно прищурилась, но так и не смогла определить, что это такое: скала или замок.

А в остальном ландшафт оставался почти плоским и однообразным. Из раскаленного игрового зала налетел порыв теплого ветра, закружился вокруг Аджайи и тут же унесся прочь. У нее по коже пробежали мурашки. Вне всякого сомнения, такая, жара вкупе с солью еще сильнее разъедала трубы; это означало, что по завершении ремонта, как только в замке установится приемлемый уровень освещенности и тепла, все коммуникации снова выйдут из строя — неизвестно на какой срок.

Но пока их главной заботой была игра под названием «пустое домино» — она заключалась в том, что гладкие прямоугольные пластинки из слоновой кости выкладывались на стол в определенной последовательности.

Ни Квисс, ни она сама даже не догадывались, когда закончится партия; не могли они судить и о том, какие успехи достигнуты на каждом из этапов: в первоначальной версии этой игры на небольших пластинках из слоновой кости ставились жирные точки или кружки, тогда как в замке приходилось играть совершенно чистыми, пустыми костяшками. В каждой партии их нужно было выкладывать в линию, уповая лишь на то, что игровой столик с лучистым кристаллом в центре распознает самолично назначенное каждой костяшке количество очков (разумеется, произвольное) и согласится, что данная последовательность подчиняется логической закономерности; иными словами, если бы на костяшках вдруг прорезались точки-кружки, то к единице должна была бы примыкать единица или дубль-один, к двойке — два или дубль-два и так далее. Эта игра уже стоила им больше нервов, чем все остальные, а ведь продолжалась она еще только сто десять дней.

Аджайи старалась не думать, сколько времени они провели в замке. Это не имело никакого значения. Изгнание есть изгнание. Ей трудно было представить, сумеет ли она вспомнить хоть какие-нибудь подробности этого существования, если... нет, когда вернется на свой пост в Терапевтических Войнах. Меру наказания ей присудили достаточно редкую; кто это испытал, тот, видимо, старался держать язык за зубами, и хотя для нее — как, впрочем, и для Квисса — существование замка никогда не было секретом, ей ни разу не попадались на глаза сведения о тех, кто с честью прошел бы через это испытание.

Да, срок пребывания в замке не имел никакого значения — лишь бы не впасть в отчаяние и не сойти с ума. Надо было просто вести обязательные игры и перебирать всевозможные ответы, чтобы, в конце концов, выйти на свободу.

Аджайи незаметно посмотрела на своего компаньона. Квисс тщательно, с самым суровым видом перемешивал домино, словно думал усилием воли заставить куски мертвечины лечь в нужном порядке. По ее наблюдениям, Квисс вполне оправился. Тем не менее, его грозные, властные замашки внушали ей серьезную тревогу, поскольку они противоречили укладу замка; этот уклад хоть и казался подчас упрямо-бессмысленным, но вполне мог за себя постоять. По ее убеждению, защитная броня, которую создал для себя Квисс, обладала опасным сходством с глубинной сущностью замка. Любая броня со временем неизбежно дает трещину — ни одна крепость не может вечно противостоять осаде (перед тем как дать свой первый ответ на загадку, им уже доводилось обсуждать уязвимость статики, застывшей субстанции); что же до нее самой — Аджайи старалась не прятаться за броню, а подстраиваться под изменчивые настроения замка, приспосабливаться, принимать их как данность.

— Ну, сколько можно копаться? — раздался голос красной вороны, которая устроилась прямо над ними на трехметровом флагштоке. — Да за это время одна улитка другую догонит и трахнет.

— Лучше бы — тебя. — Квисс даже не оторвался от игры: он набрал семь костяшек, и они свободно уместились на одной огромной ладони.

— Эй ты, пегая борода, — возмутилась красная ворона, — я, между прочим, нахожусь при исполнении: мое дело — вас раздражать, старые калоши; чем я и собираюсь заниматься, пока вы не наложите на себя руки. Давно могли бы сообразить, что житья вам все равно не будет; к тому же загостились вы тут, пора и честь знать. — Дальше ворона заговорила голосом вредной классной наставницы, которую как огня боялась Аджайи в школьные годы. — Аджайи, мочалка штопаная, не зевай — тебе ходить. Или ты тут до темноты торчать собираешься? — Красная ворона захихикала, довольная своей шуткой.

— Аджайи молча закусила губу и набрала семь гладких пластинок. Оскорбительные выпады красной вороны задели ее за живое, однако эта птица, надо отдать ей должное, мастерски копировала самые ненавистные голоса прошлого.

— Первый ход был за Аджайи; костяшка легла на середину столешницы. Аджайи знала, что Квисс начинал злиться, когда она внимательно изучала пустышки, прежде чем выпустить их из рук; сам он делал ходы без разбора. Но она почему-то ни разу не обошлась без этого притворства; такие невинные уловки ее приободряли. Она просто не могла набирать кости домино и шлепать их одну за другой, потом смешивать и повторять все сначала. Конечно, таким манером игра пошла бы живее, но подобные действия выглядели, с ее точки зрения, слишком механическими, слишком бездушными, а ей каждый раз хотелось верить, что именно эта партия будет решающей, что весь набор домино ляжет должным образом, очки на стыках совпадут — и появится новый шанс на спасение.

— Вот и на этот раз она поступила осторожно и рассудительно. Квисс тут же с размаху шлепнул пустой костяшкой. Аджайи задумалась. Квисс нетерпеливо цокал языком и пристукивал ногой. Красная ворона прохрипела:

— Чтоб мне сдохнуть, опять все сначала. Неужели не надоело? Скорей бы от вас избавиться — посадим на ваше место кого-нибудь повеселее.

— Хозяйке не к лицу вести такие речи, — заметила Аджайи, делая ход.

— Вот тупица! Какая ж я хозяйка? — ухмыльнулась ворона. — Неужто до тебя еще не дошло? На голове солома и в голове, видать, солома. Мозги-то повылетели.

Квисс со стуком сделал следующий ход, и Аджайи бросила на него подозрительный взгляд — он кашлянул, но ей показалось, это был сдавленный смешок. Аджайи подняла лицо к вороне: