Как все было - Барнс Джулиан

Я совершенно не знал, как быть, что ему сказать. Посоветовать обратиться к врачу, прямо вот сейчас, стоя на улице, – не место и не время для такого разговора. Наконец Оливер отпустил мой рукав.

– Удачного тебе дня в конторе, дружище, – сказал он и понуро побрел прочь.

В то утро в поезде я не читал газету'. А стоял и думал об Оливере. Человек нарывался на беду – явился к той девице, из-за которой вылетел с работы, а там еще… ну, не знаю. Оливер и женщины – это дело темное, гораздо более темное, чем он любит изображать. Но на этот раз он действительно ухнул в яму. Из-под него отвалились все четыре колеса.

ОЛИВЕР: Уф-ф-ф! Ф-ф-у-у! Уау! Зовите меня Великий Эскапист. Зовите меня Гарри Гудини. Слава тебе, Талия, муза комедии! Не слышу оваций. Разве я не заслужил сигарету «Голуаз»? Мои легкие алчут никотина. После всего, что было, вы не можете мне в этом отказать.

Да, да, конечно, я испытываю некоторые угрызения совести, но что бы вы сделали на моем месте? Вы бы никогда не оказались на моем месте, я понимаю. Но я-то оказался, в этом главная и очевидная разница между нами.

Но все-таки разве я не заслужил перо в шляпу? Я его себе присуждаю. Как, например, вам понравился прием хватания за рукав в духе Старого моряка? Он отлично сработал, правда ведь? Я всегда говорю: если хочешь перехитрить англичанина, тронь его, когда он этого не хочет. Положи ладонь на рукав и угости прочувствованной исповедью. Они этого не переносят, бритты. Они будут ежиться, мяться и проглотят все, что им ни наговори. «Все равно как запихивать улитку в счетчик на автостоянке». Видели бы вы лицо Стюарта после того, как я от него ушел. Камея «Нежная забота».

Я не злорадствую, ну, может быть, самую малость. Главным образом я испытываю облегчение, у меня всегда так. И наверно, мне не надо бы вам все это рассказывать, если я хочу, чтобы вы и дальше ко мне хорошо относились. (А вы хорошо ко мне относитесь? Трудно сказать. А нуждаюсь ли я в этом? О да, да, очень!) Но для меня слишком важно то, что сейчас происходит, тут уж не до игр – не до игр с вами, во всяком случае. Я обречен продолжать то, что делаю, и только надеюсь не вызвать по ходу дела ваше окончательное осуждение. Обещайте, что не отвернетесь от меня, – если уж вы откажете мне в понимании, тогда я, хочу не хочу, перестану существовать. Не уничтожайте бедного Олли! Пощадите его, и он еще, быть может, позабавит вас.

Прошу прощения, я опять немного зарвался. Итак. Итак, сейчас я нахожусь в районе, который называется Стоук-Ньюингтон. Это terra incognita^[29], где, по словам Стюарта, цены на недвижимость должны в ближайшее время поползти вверх, но покамест здесь обитают люди с головами, растущими ниже плеч. А что за причина мне здесь находиться? Причина та, что мне надо сделать некое вполне простое дело. А именно, посетить жену одного человека – одного человека! моего лучшего друга! – которого я только что оставил топающим на станцию метро; я должен явиться к его молодой жене и сообщить ей, что я ее люблю. Отсюда и пук бело-голубой растительности у меня под мышкой, некомпетентно завернутый и уже окропивший мои панталоны, словно в результате неосторожности в процессе мочеиспускания. И в самую точку: когда дверной колокольчик в магазине оповестил о прибытии почтенного банкира, я ей-богу думал, что обмочусь.

Я немного побродил по улицам, пока подсохнут брюки, и репетировал на ходу, что сказать, когда Джилиан откроет мне дверь. Спрятать ли букет за спину, а потом выхватить и протянуть, как фокусник? Или положить на крыльцо, а самому сгинуть, прежде чем она ответит на звонок? Может, тут будет уместна серенада? – Deh vieni alia Fmestra…^[30]

Так я прохаживался среди жалких туземных хижин, где ютятся закинутые на окраину рабы коммерции, и ждал, покуда полуденный жар выпарит влагу из брючной ткани: 60% шелк, 40% вискоза. Я и себя самого довольно часто ощущаю на шестьдесят процентов из шелка, на сорок из вискозы, если уж на то пошло. С виду шелковистый, а мнется. В то время как Стюарт– стопроцентный хэ-бэ, тканный вручную, – несминаемый, легко стирается, сохнет без выжимания, пятна не остаются. Мы со Стю выкроены из разных материй. На моей, например, если я не потороплюсь, скоро на месте следов от влаги появятся пятна пота. Бог мой, как я нервничал! Сейчас бы кружку валерьяновой настойки – или большой стакан коктейля «Манхэттен». Или валерьянки, или чистого спирту. Либо то, либо это. Нет, что мне на самом деле было сейчас нужно, это горсть бета-бл о катеров. Слышали про них? Один из их синонимов – пропранолол. Изобретен для нервных пианистов, которые боятся выйти на эстраду. Прекращает дрожь, не снижая качества исполнения. Как вы думаете, может, он и в сексе помогает? Не исключено, что Стюарт теперь раздобудет мне эти таблетки, узнав про мою «белую ночь» у Розы. Как раз в его духе – лечить химией разбитое сердце. Мне-то они нужны, чтобы вручить мое сердце, пламенеющее, но целое, молодой женщине, которая сейчас откроет дверь дома номер 68. Не затаился ли где-нибудь в соседней подворотне темнокожий торговец наркотиками, ухмыляющийся и щедрый? Сто миллиграммов пропранолола, приятель, да поживей, вот тебе мой кошелек и мой «ролекс», бери все… э, нет, это мои цветы. Можешь взять все, кроме цветов.