Девушка, которую ты покинул - Мойес Джоджо

— Орельен, теперь ты глава семьи. И пока меня нет, должен обо всех заботиться, — сказала я, но он не дал мне договорить.

— Это ты во всем виновата! Я знаю, что ты сделала! Я знаю, что ты была с тем немцем! — выпалил он, и толпа замерла. Лицо брата исказилось от ярости и боли. — Я слышал, о чем ты говорила с Элен. Видел, как ты вернулась той ночью!

Стоящие вокруг люди начали многозначительно переглядываться: «Неужели Орельен Бессетт действительно сказал то, о чем мы думаем?»

— Это не так… — начала я, но брат круто развернулся и исчез в баре.

Толпа притихла. Слова Орельена шепотом передавали тем, кто не расслышал. Я увидела потрясенные лица и полные ужаса глаза Элен. Теперь я была Лилиан Бетюн. Но без смягчающих обстоятельств, таких как участие в Сопротивлении. Атмосфера вокруг начала сгущаться. Я почувствовала на плече руку Элен.

— Тебе надо идти, — прошептала она дрожащим голосом. — Софи, тебе надо идти… — Она хотела обнять меня, но толпа оттерла ее.

Немец схватил меня за руку и потащил в сторону грузовика. Из толпы что-то выкрикнули, но я не поняла, что это было. То ли крики протеста, то ли оскорбления в мой адрес. Затем я услышала: «Шлюха! Шлюха!» — и вздрогнула точно от боли. «Он отсылает меня к Эдуарду, — успокаивала я себя, чувствуя, что у меня сейчас разорвется сердце. — Я знаю, что это так. Я должна верить».

И вдруг тишину разорвал ее вопль.

— Софи! Софи! — раздался надрывный детский крик. — Софи! Софи! — Эдит пробилась сквозь толпу, кинулась ко мне, уцепилась за ногу. — Не уезжай! Ты же обещала, что не покинешь меня!

Она впервые повысила голос с тех пор, как попала к нам в дом. Я проглотила ком в горле, глаза наполнились слезами. Наклонившись, я крепко обняла ее. «Как я могу ее покинуть?» Мысли путались, чувства притупились. Я ощущала только тепло этих маленьких ручек. А потом заметила, как немцы смотрят на нее. В их глазах сквозило неприкрытое любопытство.

— Эдит, ты должна остаться с Элен и быть храброй девочкой. Мы с твоей мамой обязательно приедем за тобой. Обещаю, — сказала я, погладив ее по голове, но она не поверила, глаза ее расширились от ужаса. Тогда я, стараясь говорить как можно более убедительно, добавила: — Ничего страшного со мной не случится. Обещаю. Я скоро увижу своего мужа.

— Нет-нет, — твердила она, еще сильнее цепляясь за меня. — Нет. Пожалуйста, не покидай меня!

Все. Мое сердце было разбито. Я молча смотрела на сестру умоляющими глазами: «Уведи ее отсюда. Ей не надо этого видеть». Элен с трудом оторвала от меня Эдит. Теперь уже и сестра плакала навзрыд.

— Пожалуйста, не забирайте мою сестру, — оттаскивая Эдит, просила она немецких солдат. — Она не в своем уме. Пожалуйста, не забирайте мою сестру! Она этого не заслужила.

Мэр обнял ее за плечи, но выражение лица у него было смущенное. Орельен явно выбил у него почву из-под ног.

— Эдит, со мной все будет хорошо. Мужайся! — крикнула я, пытаясь перекричать гул толпы.

Затем кто-то плюнул в меня, и я увидела на рукаве отвратительный мокрый след. Толпа принялась улюлюкать. Мне стало страшно.

— Элен? — позвала я. — Элен?

Но солдаты уже грубо запихивали меня в кузов. Я оказалась в темноте, на деревянной скамье. Один из солдат сел напротив, поставив перед собой ружье. Брезентовое полотнище опустилось, и мотор взревел. Все замерло, криков толпы не было слышно, словно это механическое действие остановило тех, кто жаждал моей крови. Я мельком подумала, не выброситься ли мне через дыру в брезенте, но потом снова услышала: «Шлюха!» — и жалобный вой Эдит, затем раздался звук удара камня о борт грузовика, потом отрывистая немецкая речь. Я вздрогнула от нового удара камнем, уже с моей стороны. Немец смотрел на меня в упор и глупо ухмылялся. И только тогда я наконец поняла, какую роковую ошибку совершила.

Я сидела, положив руки на сумку, и меня била дрожь. Когда грузовик тронулся, я даже не попыталась отогнуть брезент, чтобы выглянуть наружу. Мне не хотелось, чтобы весь город глазел на меня. Не хотелось выслушивать их приговор. Я уронила голову на руки и прошептала: «Эдуард, Эдуард, Эдуард», а еще: «Прости меня». Хотя и сама точно не знала, у кого просила прощения.

Только, когда мы выехали на окраину, я осмелилась поднять глаза. И через щель между хлопающим на ветру полотнищем и кузовом разглядела красную вывеску нашего отеля, блестевшую в лучах зимнего солнца, и ярко-голубое платье Эдит, стоявшей в стороне. А потом голубое пятно стало понемножку уменьшаться, пока — как и весь город — не исчезло из виду.

Лондон, 2006 г.

С сумкой под мышкой, придерживая плечом прижатый к уху мобильник, Лив бежит по набережной. Затянутые тяжелыми черными тучами небеса над сумрачным Лондоном разверзлись, и на центр города обрушивается почти тропический ливень. Намертво встает транспорт, беспомощно пыхтят выхлопные трубы такси с запотевшими от дыхания пассажиров окнами.

— Понимаю, — уже в пятнадцатый раз говорит она. Жакет потемнел от дождя, а мокрые волосы прилипли ко лбу. — Я все понимаю… Да, я знаю условия договора. Я просто жду поступлений, которые… — Она ныряет в подворотню, достает из сумки туфли на высоком каблуке, надевает и беспомощно смотрит на промокшие балетки, понимая, что их некуда засунуть. — Да-да, я… Нет, обстоятельства не изменились. По крайней мере, не в последнее время.

С мокрыми балетками в руках она выскакивает из подворотни, переходит через дорогу и направляется в сторону Олдвича. Проезжающая мимо машина обдает ее фонтаном брызг, она останавливается и недоумевающе смотрит ей вслед.

— Ты что, издеваешься надо мной! — возмущенно кричит она водителю, а затем снова в трубку: — Нет-нет, это я не вам, мистер… Дин… Я вас не виню, Дин. Да. Конечно, я понимаю, что вы просто делаете свою работу. Послушайте, я заплачу к понедельнику. Идет? Я ведь никогда не задерживала платежи. Договорились, сразу же.

Мимо проезжает очередное такси, и она проворно ныряет обратно в подворотню.

— Да, понимаю, Дин… Знаю, что вам это весьма непросто. Послушайте, обещаю, что в понедельник вы все получите. Да, определенно. И простите, что накричала… Дин, надеюсь, вы тоже найдете себе другую работу.

Она захлопывает мобильник, кладет в сумочку и начинает разглядывать щит с рекламой ресторана. Наклоняется, чтобы посмотреть на свое отражение в зеркале припаркованной машины, и расстраивается. Но здесь уж ничего не поделаешь. Она и так уже на сорок минут опаздывает.

Лив убирает с лица мокрые волосы и тоскливо оглядывается на прохожих на улице. Затем набирает в грудь побольше воздуха, распахивает дверь ресторана и входит внутрь.

— А вот и она! — Кристен Солберг встает со стула в центре длинного стола и раскрывает приветственные объятия, а потом шумно целует воздух в нескольких дюймах от лица Лив. — Боже мой, да ты насквозь промокла! — Естественно, ее волосы лежали безукоризненной каштановой волной.

— Да, решила немного пройтись. Признаюсь, не самое разумное решение.

— Внимание, это Лив Халстон. Она делает замечательные вещи в рамках благотворительности. И живет в самом потрясающем доме во всем Лондоне, — заговорщицки улыбаясь, Кристен понижает голос: — Я буду считать себя неудачницей, если к Рождеству она не подцепит хорошего парня.

Раздается приветственный гул голосов. Лив смущенно ежится. Вымученно улыбается, стараясь не встречаться глазами с сидящими рядом людьми. Свен смотрит на нее в упор, словно заранее извиняясь за то, что сейчас произойдет.

— Я оставила для тебя место, — говорит Кристен. — Рядом с Роджером. Он симпатяга. — Она многозначительно смотрит на Лив и усаживает ее на свободный стул. — Тебе он понравится.

Сюда все пришли парами. Конечно парами. Все восемь человек. Ну а еще Роджер. Женщины за столом прячут за вежливыми улыбками любопытные взгляды, стараясь определить, представляет ли она, как единственная одинокая женщина, потенциальную угрозу. Она уже успела привыкнуть к подобным взглядам, хотя они и начинают здорово утомлять. Она чувствует теплое, отдающее чесноком дыхание Роджера, который похлопывает по сиденью соседнего стула.

— Родж, — протягивает он руку. — Вы вся мокрая. — Голос его звучит слегка игриво, совсем как у бывшего ученика частной школы, не способного разговаривать с женщиной без сексуального подтекста.

Она снимает жакет и вежливо говорит:

— Да-да, конечно.

Они обмениваются вялыми улыбками. У него редкие соломенные волосы и румяное лицо человека, проводящего много времени за городом. Он наливает ей бокал вина.