Шум прибоя - Мисима Юкио

— Отец дома?

— Дома.

— Передай отцу, что у меня есть к нему разговор.

— Хорошо.

Не зная, что подумать, девушка поднялась по лестнице. Мать присела на пороге. Она заждалась. «За это время, — подумала она, — можно было бы выкурить одну сигаретку». Пока она ждала хозяина, мужество покинуло ее сердце. Только сейчас она осознала, до какого сумасбродства довели ее собственные фантазии. Наконец послышался скрип лестницы — это спускалась Хацуэ. Она не стала сходить вниз, остановилась на полпути и, слегка наклонившись вперед, произнесла:

— Он передал, что не может встретиться с вами. Полумрак скрывал опущенное лицо девушки.

— Не может?

— Нет.

Отказ больно кольнул самолюбие женщины. Она почувствовала, как ее унизили, и пришла в ярость. Эта вспышка гнева вновь вселила в нее почти иссякшее мужество. В голове пронеслась вся ее долгая, полная лишений жизнь…

— Ну, хорошо! — воскликнула она, уже почти за порогом, едва не брызгая слюной. — Значит, он не хочет встречаться с бедной вдовой! Моя нога больше не переступит порог этого дома! Так и передай своему отцу! Никогда!

Матери не хотелось, чтобы сын узнал о ее злополучном посещении дома Мияда. Она невзлюбила Хацуэ, стала нелестно отзываться о ней, ни с того ни с сего ругать ее. В конце концов между сыном и матерью произошла стычка. Они не разговаривали весь следующий день и помирились только день спустя, когда мать неожиданно со слезами призналась сыну в том, что в доме Тэруёси ей было указано на дверь. О том, что мать приходила в гости, он уже знал из письма Хацуэ; правда, чтобы не расстраивать Синдзи, та умолчала о скандале, когда его мать с бранью покидала их дом; и мать об этом не говорила.

То, что матери отказали в гостеприимстве, задело самолюбие Синдзи, но он был мягкосердечным, поэтому смирился с унижением. Раньше он не скрывал от матери своих переживаний; однако наказал себе еще раз, что впредь никого больше не станет посвящать в свои отношения с Хацуэ — только мать и Тацудзи. И все-таки мать чувствовала себя одинокой и не находила покоя из-за этого скандала.

Наступил май, а свидеться с Хацуэ так и не удалось; выходные были не в радость — казалось, им не будет конца. Синдзи горевал все эти дни, но однажды Тацудзи принес письмо, которое воодушевило юношу.

После моря Синдзи переоделся в новую рубашку. Он не стал ничего объяснять матери, с любовью наблюдавшей за сыном. Эти сборы напомнили ей то дождливое утро, когда он собирался на свидание, невзирая на тайфун. Ему было невыносимо каждое мгновение разлуки, поэтому он выскочил из дому, едва мать и брат легли спать, хотя до одиннадцати было еще целых два часа.

«Скоротаю время в клубе», — подумал Синдзи. Из окон хибарки на побережье, где собиралась молодежь, сочился тусклый свет, слышался разговор. Синдзи остановился поодаль. Кажется, перемывали косточки ему.

Юноша вышел на мол, подставил лицо ночному бризу. Вдруг его охватило странное волнение, похожее на то, когда бригадир впервые упомянул имя девушки. Синдзи вспомнил силуэт белого корабля на пылавшем вечерними облаками горизонте. Юноша не знал, что это за корабль, и, пока любовался им на расстоянии, его сердце оставалось спокойным; но стоило представить себя членом его команды, отправляющейся в дальнее плавание, как на Синдзи волнами обрушились смятение, отчаянье, скорбь.

Вместо того чтобы ликовать от радости, он поник духом. Очевидно, сегодня вечером, когда они повстречаются, от него потребуется какое-то отважное решение. Какое? Тайно бежать? На острове не спрячешься! Если бежать на лодке, то где же ее найти? Ни лодки, ни денег у Синдзи, конечно, не было. Что же, так и скрываться? На острове были и другие тайные любовники, но Синдзи и Хацуэ были слишком молоды и упрямы, чтобы скрывать свои чувства. Ни на одно мгновение мысль о самоубийстве не возникла в голове юноши — ведь ему нужно содержать семью.

Всякое пришлось передумать Синдзи. Время прошло быстро. К своему удивлению, юноша, не склонный к долгим размышлениям, неожиданно обнаружил нехитрую пользу от этого занятия, а именно — скоротать время. Впрочем, Синдзи был парнем с характером, хоть и молодым, и враз прогнал из головы все свои мысли. Если бы от них был какой-нибудь прок, юноша наверняка втянулся бы в новую привычку к раздумьям, но от них сквозило откровенной опасностью.