Наш человек в Гаване - Грин Грэм

— Пойдемте потанцуем, Милли, — сказал капитан Сегура, — сделайте вид, что вы меня простили.

— Я не хочу танцевать.

— Клянусь, завтра я буду ждать вас у монастырских ворот.

Уормолд беспомощно махнул рукой, словно хотел сказать: «У меня духа не хватит. Помогите». Молодая женщина внимательно за ним следила: ему казалось, что она обдумывает создавшуюся ситуацию и всякое ее решение будет окончательным, потребует немедленных действий. Она выпустила из сифона немного содовой воды в свой бокал с виски.

— Ну пойдемте же, Милли. Не надо портить мой праздник.

— Это не ваш праздник. А папин.

— Какая вы злопамятная. Неужели, детка, вы не понимаете, что работа иногда бывает важнее даже вас?

Молодая женщина за спиной капитана Сегуры повернула носик сифона в его сторону.

— Не надо, — невольно сказал Уормолд. — Не надо.

Носик сифона был направлен вверх, прямо в шею капитана Сегуры. Палец она держала наготове. Уормолду стало обидно, что такая хорошенькая женщина смотрит на него с презрением. Он сказал:

— Да. Пожалуйста. Да.

И она нажала на рычажок. Струя содовой воды с шипением ударила капитана Сегуру в затылок и потекла ему за воротник. Откуда-то из-за столиков послышался голос доктора Гассельбахера: «Браво». Капитан Сегура выругался.

— Извините, — сказала молодая женщина. — Я хотела налить себе в виски.

— Себе в виски?

— В «Хейга с ямочками», — сказала она.

Милли захихикала.

Капитан Сегура сухо поклонился. Глядя на его маленькую фигурку, трудно было догадаться, как он опасен, — ведь только выпив, понимаешь, как крепок напиток.

Доктор Гассельбахер сказал:

— Мадам, у вас пустой сифон, позвольте принести вам другой.

Голландцы за ее столиком переговаривались смущенным шепотом.

— Пожалуй, мне опасно доверять такую вещь, как сифон, — сказала молодая женщина.

Капитан Сегура выдавил на своем лице улыбку. Казалось, она появилась не на том месте, где надо, — так случается с зубной пастой, когда лопнет тюбик.

— В первый раз в жизни мне выстрелили в спину, — сказал он. — Я рад, что стреляла женщина. — Он отлично вышел из положения; вода все еще капала у него с волос, а воротничок превратился в тряпку. — В другое время я захотел бы взять реванш, — добавил он, — но мне давно пора в казармы. Надеюсь, мы еще увидимся.

— Я не собираюсь уезжать, — сказала молодая женщина.

— Вы приехали отдохнуть?

— Нет. Работать.

— Если у вас будут затруднения с визой, — многозначительно сказал он, — приходите ко мне… До свидания, Милли. До свидания, мистер Уормолд. Я скажу лакею, что вы мои гости. Заказывайте все, что хотите.

— Такой уход делает ему честь, — заметила молодая женщина.

— Ваша меткость делает честь вам.

— Ударить его бутылкой шампанского было бы, пожалуй, слишком. Кто он такой?

— Его зовут Кровавым Стервятником.

— Он пытает заключенных, — сказала Милли.

— Кажется, я с ним подружилась.

— На вашем месте я бы на это не очень рассчитывал, — сказал доктор Гассельбахер.

Они сдвинули столики. Оба летчика поклонились и назвали трудно произносимые фамилии. Доктор Гассельбахер сказал голландцам с нескрываемым ужасом:

— Вы пьете кока-колу!

— Ничего не поделаешь. В три тридцать мы вылетаем в Монреаль.

Уормолд заметил:

— Раз платить будет капитан Сегура, давайте закажем еще шампанского. И еще кока-колы.

— Кажется, я уже больше не могу пить кока-колу, а ты, Ганс?

— Я бы выпил стаканчик «болса» ^[21], — сказал тот, который был помоложе.

— Не раньше Амстердама, — твердо заявила стюардесса.

Молодой пилот шепнул Уормолду:

— Я хочу на ней жениться.

— На ком?

— На мисс Пфунк.

— А она?

— Она не хочет.

Старший голландец сказал:

— У меня жена и трое детей. — Он расстегнул верхний карман. — Вот.

Он протянул Уормолду цветную фотографию, на которой девушка в туго облегающем желтом свитере и купальных трусиках пристегивала коньки. На свитере было написано «Мамба-клуб», а ниже Уормолд прочел: «Гарантируем массу удовольствий. Пятьдесят красавиц. Вы не останетесь в одиночестве».

— Кажется, вы ошиблись, это не тот снимок, — сказал Уормолд.

Молодая женщина — у нее были каштановые волосы и, насколько можно было разглядеть при неверном освещении, карие глаза — сказала:

— Давайте потанцуем.

— Я неважно танцую.

— Не беда.