Монсеньор Кихот - Грин Грэм

– Что вы сказали, отче?

– Это святой город, Санчо.

– Здесь вы чувствуете себя как дома, да? В здешней библиотеке находятся все ваши рыцарские романы в первом издании – стоят и потихоньку рассыпаются в своих переплетах из телячьей кожи. Сомневаюсь, чтобы нашелся такой студент, который снял бы хоть один с полки, чтобы сдуть с него пыль.

– Какой вы счастливый, Санчо, что вы здесь учились.

– Счастливый? Я в этом не уверен. Я чувствую себя здесь сейчас изгоем. Возможно, лучше было бы нам отправиться на восток, в направлении того отчего дома, которого я никогда не знал. В будущее, а не в прошлое. Не в тот дом, из которого я ушел.

– Через эти самые ворота вы входили, когда шли на лекции. Я пытаюсь представить себе юного Санчо…

– Но это не были лекции отца Йоне.

– А был хоть один профессор, которого вы готовы были слушать?

– О, да. В ту пору я еще наполовину верил. Человека, слепо верящего, я бы не мог долго слушать, но был там один профессор, который тоже верил лишь наполовину, и вот его лекции я слушал два года. Возможно, я бы дольше продержался в Саламанке при нем, но он отправился в изгнание – снова, как за несколько лет до того. Он не был коммунистом; сомневаюсь, чтобы от был социалистом, но он просто на дух не выносил генералиссимуса. Так что посмотрим теперь, что от него осталось.

На крошечной площади, над складками темно-зеленого, почти черного камня, возвышалась голова с острой бородкой, вызывающе задранная вверх, к ставням маленького домика.

– Тут он умер, – пояснил Санчо, – вон в той комнате наверху – сидел с другом у жаровни и грелся. Друг неожиданно заметил, что одна из ночных туфель Унамуно [Мигель де Унамуно (1864-1936) – испанский писатель и философ-богоискатель] тлеет, а он даже не шевельнется. На деревянном полу до сих пор осталась опалина от сгоревшей туфли.

– Унамуно… – повторил отец Кихот и с уважением посмотрел на вырезанное из камня лицо, глаза под тяжелыми веками, говорящие о напряженности и дерзости мысли.

– Вы знаете, как он любил вашего предка и изучал его жизнь. Живи Унамуно в те дни, он бы, пожалуй, поехал за Дон Кихотом на муле и звали бы его Пегач, а не Санчо [подлинная фамилия Санчо Пансы – Санкас, что значит по-испански «тонкие ноги»]. Многие священники вздохнули с облегчением, когда услышали о его смерти. Наверно, даже папе римскому стало без него легче. И Франко, конечно, тоже, если у него хватало ума признавать, что существуют сильные враги. В известной мере Унамуно был и мне врагом – ведь своей полуверой, которую я какое-то время разделял, он несколько лет продержал меня в лоне Церкви.

– Ну а теперь вы верите без оговорок, да? В пророка Маркса. Вам уже не нужно самому думать, Исайя сказал – и все. Вы – в руках истории, которая творит будущее. Какой же вы, должно быть, счастливый человек, что верите без оговорок. Вам будет только одного не хватать – достоинства отчаяния. – Отец Кихот произнес это с необычной для него злостью – а может быть, подумал он, с завистью?

– Верю ли я без оговорок? – повторил Санчо. – Иногда я в этом не уверен. Призрак моего профессора не оставляет меня в покое. Мне иногда видится, как я сижу на его лекции и он читает нам из какой-нибудь своей книги. Я слышу, как он говорит: «Тихий голос, голос сомнения, звучит в ушах верующего. Кто знает? Без такого сомнения могли бы мы жить?»

– Он так написал?

– Да.

Они вернулись к «Росинанту».

– Куда мы теперь поедем, Санчо?

– Поедем на кладбище. Вы увидите, что могила Унамуно изрядно отличается от могилы генералиссимуса.

Дорога к кладбищу, находящемуся на самом краю города, была скверной – нелегко тут ехать катафалку. Покойника, подумал отец Кихот, слыша, как стенает «Росинант» при переключении скоростей, изрядно поболтало бы, прежде чем он достиг места упокоения, но, как вскоре выяснилось, места для упокоения новому пришельцу не осталось: вся земля была занята горделивыми надгробиями предшествующих поколений. У ворот им дали номерок – совсем как в гардеробе музея или ресторана, и они пошли вдоль длинной белой стены с нишами для урн, пока не достигли ниши номер 340.

– И все-таки я предпочитаю это пещере генералиссимуса, – заметил Санчо. – Одному лучше спится в маленькой постели.

По дороге назад, к выходу, Санчо спросил:

– А вы прочитали молитву?

– Конечно.

– Ту же, что и за генералиссимуса?

– Есть только одна молитва по умершим, кем бы они ни были.

– Такую же вы прочитали бы и по Сталину?