Каждый хочет любить… - Леви Марк

Антуан включил указатель поворота и свернул с основной трассы; дорога, идущая вдоль моря, была тем отрезком пути, который он любил больше всего. На такой скорости он приедет в столярную мастерскую на полчаса раньше. Он взял с пассажирского сиденья термос с кофе, зажал его между коленями, отвинтил крышку одной рукой, держась другой за руль. Поднес горлышко ко рту и вздохнул:

– Вот дурень, это же апельсиновый сок!

Вдали промчался «Евростар». Меньше чем через минуту он нырнет в туннель, идущий под Ла-Маншем.

На Бьют-стрит все было еще спокойно. Софи подняла решетки, прикрывающие витрину. В нескольких метрах от нее Эния накрывала столы на террасе. Софи улыбнулась ей. Эния исчезла на несколько секунд в ресторане и вернулась с чашкой в руке.

– Осторожней, он очень горячий, – предупредила она, протягивая капуччино Софи.

– Спасибо, это очень мило. Ивонны нет?

– Она взяла свободный день, – ответила Эния.

– Да, она же меня предупреждала; я стала такой рассеянной. Не надо ей говорить, что вы меня сегодня видели, ладно?

– Сахар я не клала, я не знала, как вы любите, – сказала Эния, возвращаясь к работе.

В магазинчике Софи провела рукой по рабочему столу, на котором она обрезала цветы. Потом обошла стол и нагнулась за коробкой, где хранились письма. Выбрала одно из середины пачки и поставила коробку на место. Усевшись прямо на пол, так, чтобы ее скрывала стойка, она принялась тихонько читать вслух, и глаза застлало слезами. Какая идиотка, это же надо – так любить причинять себе боль! А ведь сегодня только суббота. Обычно самым нелюбимым ее днем было воскресенье. Иногда одиночество охватывало ее с такой силой, что – вот ведь странный парадокс! – ей не хватало ни сил, ни мужества попытаться умалить его, повидавшись с кем-нибудь из близких. Конечно, она могла принять приглашение брата. Не отказываться и на этот раз. Он бы приехал за ней на вокзал, как и было договорено.

Невестка и племянница по дороге засыпали бы ее тысячью вопросов обо всем на свете. А когда приехали домой, отец и мать стали бы спрашивать, как у нее дела, и она скорее всего разрыдалась бы. Как сказать им, что вот уже три года она ни разу не засыпала в объятиях мужчины? Как объяснить, что по утрам, глядя в чашку, она иногда с трудом сдерживала рыдание? Как описать всю тяжесть собственных шагов, когда вечерами она возвращалась к себе? Единственной передышкой был отпуск, когда она уезжала к друзьям; но отпуск всегда заканчивался, и одиночество вступало в свои нрава. Что ж, плакать так плакать, но лучше уж это делать здесь, где ее никто не видит.

И пусть тихий голосок внутри твердит ей, что еще не поздно поехать на вокзал. Зачем? Завтра вечером, когда она вернется, все станет еще хуже. Поэтому она разобрала чемодан, лучше уж так.

Очередь из пассажиров, ожидающих на тротуаре у Северного вокзала, становилась все длиннее. Через сорок пять минут после того, как вышел из «Евро-стара», Матиас погрузился наконец в такси. С тех пор, как вокруг вокзала начались строительные работы, объяснил водитель, его коллеги отказывались подавать сюда машины. Подъехать к вокзалу, а также отъехать от него требовало героических усилий, просто какая-то нереальная круговерть. Они пришли к коллективному заключению, что тот, кто придумал схему движения в городе, либо не жил в Париже, либо сбежал со страниц одного из романов Оруэлла. Водителю было интересно узнать, как обстоит дело с движением в центре Лондона с тех пор, как там установили платные стоянки, но Матиаса интересовало только время, высвеченное на циферблате у руля. Судя по пробкам на бульваре Мажента, он еще не скоро окажется на площади у башни Монпарнас.

Медсестра остановила каталку на демаркационной линии, нарисованной на полу. У Ивонны был довольный вид.

– Ну, теперь я могу наконец встать?

По всей вероятности, сказал себе Джон, больничному персоналу мало не показалось. Но он ошибся, молодая женщина расцеловала Ивонну в обе щеки. Давно так не смеялась, заверила она. Тот момент, когда Ивонна поставила на место начальника смены Жисбера, останется навечно запечатленным в ее памяти, как и в памяти ее коллег. Даже в отпуске она будет хохотать, рассказывая, как Ивонна поинтересовалась у него, относится ли слово «степень» к его научному званию или к уровню идиотизма.

– Что они тебе сказали? – тихонько спросил Джон.

– Что тебе придется потерпеть меня еще несколько лет.

Ивонна надела очки, чтобы изучить счет за услуги, который представитель госпиталя протянул ей в окошко.

– Успокойте меня, ведь эти деньги не пойдут в карман тому живодеру, который меня пользовал?

Кассирша заверила ее, что ни в коем случае, и отказалась от чека, который Ивонна выписала. Элементарная честность не позволяла ей принять второй раз оплату за проведенное обследование. Господин, который стоит позади Ивонны, уже все уладил.

– Зачем ты это сделал? – поинтересовалась Ивонна, выходя из здания.

– У тебя нет страховки, и это обследование тебя бы разорило. Я делаю, что могу, моя Ивонна, а ты не оставляешь мне никакой возможности заботиться о тебе, так что я не мог упустить случай, когда ты не стояла у меня над душой.

Она привстала на цыпочки, чтобы нежно поцеловать его в лоб.

– Тогда продолжай в том же духе и отведи меня обедать, я зверски проголодалась.

Первые клиенты Энии устроились на террасе. Пара ознакомилась с дежурным меню и спросила, можно ли заказать то блюдо, которое они ели на прошлой неделе. Речь идет об изумительном лососе на пару, сервированном на листьях салата.

За двести километров оттуда «остин» въехал под кирпичную арку, ведущую к большой столярной мастерской. Антуан припарковался во дворе и пешком двинулся к входной двери. Хозяин встретил его с распростертыми объятиями и повел к себе в кабинет.

Решительно, боги сегодня были настроены против него. Преодолев все муки путешествия по пробкам, Матиас заблудился на огромной площади вокзала Монпарнас. Один из охранников башни по доброте душевной указал ему дорогу. Здание телестудии располагалось ровнехонько напротив через площадь от того места, где он находился. Нужно было вернуться на улицу Арриве и бульвар Вожирар, повернуть налево на бульвар Пасте-ра и дальше идти по аллее Второго танкового дивизиона, опять-таки налево. Если бегом, то минут через десять он доберется. Матиас сделал короткую остановку, чтобы купить охапку роз у уличной торговки, и наконец-то оказался перед дверьми студии. Сотрудник службы безопасности попросил у него документы и поискал в своем кондуите телефон пультовой видеомонтажа. Когда его соединили, он сообщил технику, что Одри ожидают на проходной.

Она была в джинсах и кофточке, которая приятно подчеркивала форму ее груди. Щеки ее порозовели, когда она увидела Матиаса.

– Что ты здесь делаешь? – изумилась она.

– Так, гуляю.

– Какой приятный сюрприз, но, умоляю, спрячь цветы. Только не здесь, все на нас смотрят, – прошептала она.

– Я вижу только двух-трех типов там, за стеклом.

– Эти два-три типа, о которых ты говоришь, – директор редакции, начальник отдела информации и журналистка, которая слывет здесь самой большой сплетницей. Поэтому очень тебя прошу, прояви сдержанность, иначе надо мной еще полмесяца будут подсмеиваться.

– У тебя найдется свободная минутка? – взмолился Матиас, пряча букет за спиной.

– Я предупрежу, что отлучусь на часок, подожди меня в кафе, я скоро…

Матиас посмотрел, как она проходит через рамку. За стеклянной перегородкой был виден экран телевизора, на котором в прямом эфире шел дневной выпуск новостей. Он подошел поближе: лицо ведущего показалось ему знакомым. Одри вернулась обратно, сделала страшные глаза и пальцем указала на дорогу к выходу. Смирившись, Матиас послушно развернулся и вышел.

Она присоединилась к нему в конце аллеи, где он расположился на лавочке; за его спиной на городском корте разыгрывались три теннисные партии. Одри взяла свои розы и присела рядом.

– Какие красивые, – сказала она, целуя Матиаса.

– Не теряй бдительности, позади нас трое охранников пытаются взять верх в любительском теннисе над тремя своими приятелями из Управления внешней безопасности.

– Ты прости, что так получилось, но ты представления не имеешь, что там за обстановка.

– Наверно, как под светом юпитеров?

– Я не хочу смешивать свою личную жизнь и работу.

– Понимаю, – пробурчал Матиас, глядя на цветы, которые Одри положила себе на колени.

– Ты дуешься?

– Нет, просто я сел на поезд сегодня спозаранку, и ты не представляешь, как я рад тебя видеть.

– Я рада не меньше, – призналась она, снова целуя его.

– Мне всегда не нравились любовные истории, в которых герои должны прятаться. Если я питаю к тебе настоящее чувство, то хочу иметь возможность сказать об этом всем, чтобы люди, с которыми я общаюсь, могли разделить мое счастье.