Носорог для Папы Римского - Норфолк Лоуренс

И все же кораблекрушение произойдет, этой ночью и не более чем в лиге от берега, невидимое, как предсказывала девочка в своем гротескном представлении, при шторме, который раздавит судно и отправит его на дно, колотя и раздирая корпус своего врага. Разорванная в клочья плоть и осколки костей. Сокрушительная победа. Чтобы она «слишком глубоко мыслила»? Тьфу! Недостаточно глубоко, решит она тогда. Брат-епископ опять проявил себя жадным глупцом, каким он всегда был и будет. А девочка была права и в своей грубости, и в своей странности, и насчет корабля тоже не ошибалась. Ее безумные круги все сужались и сужались, наконец она принялась топать почти на месте, причем маленькая головка моталась из стороны в сторону, руки и ноги дергались отчасти сами по себе — рывками, как у марионетки. Виолетта отвернулась от этого зрелища, испытывая смятение, которое, сказала она себе позже, было только прелюдией к ее рывку в сторону девочки… Она стала смотреть в окно, в наступающую ночь, на бушующее море, на тучи, опускавшиеся, словно молоты, готовые обрушиться на что угодно.

На корабль. Сначала Виолетта увидела только далекое пятнышко или просто крохотный разрыв в темнеющем шторме, готовом, казалось, его поглотить. Она не отрывала взгляда от этого пятнышка, очертания которого становились все отчетливее. Судно с почти голыми мачтами неслось впереди ветра в безнадежной попытке проскочить между огромными черными плитами моря и неба, которые сближались, как жернова, чтобы перемолоть его. Но до земли оставалось еще несколько лиг. Она в изумлении обернулась к Амалии. Девочка умолкла.

— Ты знала? — мягко спросила она, — Но как ты могла знать?

— Ух, — пробормотала Амалия, быстро села и склонила голову. — Ух, ух. Еще три души.

Она выглядела надломленной, по лицу ее разметались спутанные пряди черных волос. Виолетта выглянула в окно, и в это мгновение ветер швырнул ей в лицо первые капли дождя. Даже на таком расстоянии было видно, что судно, похоже, кренится, с трудом забирая на северо-восток в бурном море. Пробирается к проливу, решила она. Ночь наступит уже через час.

— Ох, — сказала девочка у нее за спиной.

Она повторяла это, словно только что вспомнила или осознала некую вещь, которая теперь ее удивляла. Амалия теребила ткань своего платья, а лицо ее по-прежнему было по большей части скрыто под волосами. Она икнула, потом чихнула. Виолетта посмотрела на нее с любопытством. Та, что минуту назад была безумной марионеткой, превратилась в слабую тряпичную куклу. Тряпичная кукла снова чихнула, затем утерла нос подолом своего платья.

— Амалия! — восклик нула Виолетта, в равной мере удивленная как неожиданностью случившегося, так и тем, что раньше такого не наблюдалось. Почему она никогда этого не замечала? — Ты плачешь.

Но плач, кажется, закончился так же быстро, как начался, а когда девочка подняла глаза, они у нее сильно раскраснелись.

— Ух, — тихо сказала Амалия. — Бернардо вот-вот утонет.

— Кто такой Бернардо?

— Бернардо — это друг Сальвестро.

Проснувшись, Виолетта услыхала монотонную и нескончаемую барабанную дробь — звук дождя, бьющего в ставни. Она закрыла их, когда опустилась ночь, и они с Амалией долго сидели молча. Ничего больше нельзя было ни увидеть, ни сделать. Шторм разошелся не на шутку — его гнал к суше пронзительно воющий ветер. Море вздымалось и яростно колотилось о берег, и серые воды, обычно вялые, час за часом расточали отпущенный им запас шумливости. Наконец от грохота она впала в оцепенение и, утомленная, задремала, так что мысль о судьбах тех, кто подвергался испытанию в водном неистовстве, никак не могла до нее добраться. Теперь в предутреннем голубовато-сером холодном свете, проникавшем сквозь щели в ставнях, вырисовывались, словно на гравюре, грубо отесанные камни и стропила комнаты. У Виолетты болела шея. Она осмотрелась затуманенным взглядом: маленький деревянный сундук, высоко висящее на стене распятие, небольшая лужица воды там, где дождь как-то пробрался внутрь. Гнездо из одеял, которое устроила себе девочка, опустело. Амалии не было.

Дождь лил как из ведра, и все до единой дождинки, шлепавшиеся о берег, тут же исчезали, словно поверхность перемешанной с песком грязи была туго натянутой простыней серого шелка, которую неощутимо пронзали стучащие капли, проникая в некую воздушную пустоту под нею. Поверхность моря была исколота такими же стрелами. Пока Виолетта спускалась по откосу, ее туфли все время увязали в грязи. Одеяло, наброшенное на голову, уже промокло насквозь, Виолетта стискивала его под подбородком, и дождь протекал у нее между пальцами. Когда она оглянулась, то сквозь дождь башня выглядела всего лишь сгустком тьмы, а восточное небо позади нее — серо-стальной завесой. Палаццо сливалось с береговой полосой. Они бы не заметили его, подумала Виолетта, если бы кто-то добрался до берега. Она стояла на стегаемом дождем берегу и дрожала. Пустынное море вздымалось и опадало.