Танцующий с тенью - Андахази Федерико

• Подружка – как бутыль абсента:
• с ней провести приятно ночку,
• но пить всю жизнь – никто не станет;
• смотри не проворонь момента —
• не то посадит на цепочку
• и к пропасти тебя потянет.

Если же и этих слов оказывалось недостаточно, слово брал еще один из тех, кому удалось вернуться из гражданской смерти; он объяснял, как важно до последнего цепляться за жизнь:

• Вообрази, какая драма
• тебе грозит, и поделом:
• прощай, покой и сибаритство,
• милонга и «Политеама» ^[49];
• тогда останемся в былом
• и мы, друзья старинных лет,
• и бар на улице Лесама —
• все в синей дымке растворится,
• как будто не было и нет.

В конце концов, положив руки на плечи жалкого неудачника, заранее принося свои соболезнования, все друзья запевали хором:

• Слепец, ты в путь пустился длинный
• с неправильным поводырем
• и видишь мир в неверном свете;
• предмет твоей безумной страсти,
• чья талия – стройней осиной,
• вдруг начинает пожирать
• бисквиты, пончики и сласти
• и на усиленной диете,
• как дрожжи, пухнет день за днем.
• Пока ты волен выбирать,
• прислушайся к совету друга,
• возьмем пример куда уж проще:
• как только сказано «супруга»,
• на ум приходит мысль о теще.

Все это были очень важные причины, и когда Гардель почувствовал, что влюблен, он, естественно, подумал о бегстве. Но он был влюблен. Он хотел собрать чемоданы и унестись в Барселону. Но он был влюблен. Он закурил и попытался спокойно все обдумать, проанализировать ситуацию, быть рассудительным. Но рассудок он потерял. Не существовало просто ничего, что не напоминало бы ему об этих синих печальных глазах, об этой девичьей груди. Он попался в лапы к пауку, который даже и не думал раскидывать паутину. Он сам оказался в ловушке, никто его не подталкивал. Он подумал о небоскребах Нью-Йорка, о Латинском квартале Парижа, о портовых кабачках Барселоны, но ничто не вызвало у него такого волнения, как эти длинные стройные ноги, теплым гостеприимством которых он пользовался каждый день, после четырех часов вечера. Если бы не желание во что бы то ни стало избежать любви, Гарделю и Ивонне, возможно, удалось бы пережить долгий роман, страстный и в то же время гармоничный – хотя на самом деле одно исключает другое.

Ивонна переживала бушевавшие в душе Гарделя бури безропотно, с молчаливой покорностью судьбе. Она стойко переносила резкие перемены в его настроении: сегодня он мог быть нежным и пылким любовником, на другой день – глыбой льда, дрейфующей в океане безразличия. Порою Певчий Дрозд поражал ее красноречием и бьющей через край откровенностью, а уже через минуту он превращался в какого-то подозрительного зверька, забившегося в нору своей молчаливой задумчивости. В какой-то вечер Певчий Дрозд встречал ее букетом хризантем, продетых в жемчужное ожерелье, а в другой выходил ей навстречу, до боли сжав кулаки, еле сдерживая ярость. Временами он писал ей отчаянные письма, полные безмерной тоски, в которых он почти уже был готов сделать долгожданное признание, но бывали дни, когда он говорил ей обреченно, не поднимая глаз:

– Дальше так продолжаться не может.

Однако полной ясности в его словах не было никогда. Ивонне оставалось неизвестно, что не она повинна в том, что чувства Гарделя раскачиваются, словно маятник; ей неоткуда было узнать, какую жестокую молчаливую битву ведет он наедине с собой. Ивонна принимала дни нежности с потаенной радостью и с безмолвным стоицизмом выдерживала другие дни, когда все казалось черным и безнадежным. И все-таки, хоть сама девушка этого и не замечала, его нескончаемые колебания подтачивали ее дух, словно волны, которые, набегая и опадая, вымывают борозды в скале. Именно на камнях этого неустойчивого равновесия свили свое гнездо надежды другого мужчины. В эти дни Ивонна познакомилась с Хуаном Молиной.

2

Когда трескотня после его выступления затихала, Хуан Молина наблюдал из своего полумрака за тем, как меняется публика в кабаре. Нетерпеливые посетители секции вермутов, открытой с семи до девяти вечера, постепенно уступали место ночной фауне. По мере того как зал покидали молодые влюбленные и супружеские пары со стажем, к столикам начинали стекаться завсегдатаи с замашками жиголо, денди-бездельники и плейбои с обложек модных журналов. После полуночи появлялись настоящие хозяева жизни. И тогда действительно заказывалось шампанское лучших сортов и пахло английским табаком. Бравурный вечерний оркестр сдавал позиции серьезным музыкантам – из тех, кто сегодня в Буэнос-Айресе, а завтра в Париже. И появлялись женщины. Француженки из Франции и из других земель. Все увешанные драгоценностями, достойными принцесс, обученные всем приемам женского кокетства, знающие, как обращаться с мужчинами в любой ситуации, в юбках, не прикрывающих коленей, и с носами, задранными выше, чем плюмажи на их шляпах.